— Что… что? — шевельнула побелевшими губами Мария, схватившись за спинку кровати.
— Такое дело… — Дядя Паша осекся и глянул на замершую у стены Изочку. — Ох, старый я дурень, — закусил он губу. — Девочка…
— Доча, выйди, — как-то хрипло сказала Мария, села на кровать и нервно затеребила наволочку.
Изочка послушно вышла и прислонилась к косяку.
— Степан… волки, — раздался через дощатую, обтянутую клеенкой дверь, приглушенный голос дяди Паши. — Беда… Майис пошла за… пропала в тайге… Никто ее после… Уже месяц прошел, как… Наверное, заблудилась… Мальчика родственники Степана увезли куда-то в северный…
— Майис! — истошно закричала Мария, будто сама заблудилась в лесу. — Майис! О-о, н-нет!!!
— Пойдем, — шепнул дядя Паша Изочке, бочком выскользнув из комнаты. — Пойдем, не будем ей мешать…
Мария попросила соседа на несколько дней взять девочку к — себе и уехала в поселок. Когда она вернулась, соскучившаяся Изочка бросилась к ней и хотела обнять, но Мария отвела ее руки. Она была вся в черном, лицо темное, потухшее.
— Только никаких расспросов, сказала она глухо. — Пожалуйста, никаких расспросов.
— Никогда? — заплакала Изочка.
— Может быть, когда-нибудь потом.
Перед сном Изочка лежала, еще не понимая того, что случилось, и вспоминала лето.
— Тетя Майис, а что это такое? — спросила она, показывая на деревянную вертушку, всаженную в полый кусок коровьего рога, которую Майис сунула в миску со сметаной.
— Это ытык.
— А что ты будешь делать ытыком?
— Взобью керчэх.
— Как?
— Смотри. Видишь, как ытык втягивает сметану кругами к себе в серединку? Сметана от этого становится крепкой и превращается в керчэх. Вот и человек, втягивая в себя прошлое и настоящее, из «жидкого» становится крепким, сильным и твердо стоит на ногах. Это, Изочка, такой закон — закон ытыка.
— Разве у вещей бывают законы?
— Не только законы, у вещей и душа есть. По-якутски душу называют «кут». У деревьев, трав и цветов, у всего живого есть своя душа-кут.
— А разве ытык — живой?
— Конечно. Он же сделан из дерева и рога, а они — живые.