— То, что кентавры изъяснялись, прямо как охламоны моего мира. Такие, знаешь, малообразованные и туповатые. Они ещё в стаи сбиваются и мелким разбоем промышляют. Вот, вроде бы и язык был ваш, местный, а так гладко у них получалось... «Чё такой дерзкий?» Да...
Клепсидра явно не понимала, что же так удивляет парня. В свете луны, глядящей в окно комнаты, разочарованное лицо девушки напоминало лик вампирши из какого-нибудь западного фильма. Сравнение не понравилось Ромашкину, и он постарался вернуться к теме:
— Я ведь несколько раз пытался здесь, у вас, говорить на родном языке. И не выходит. Только иногда думается по-нашему. И то, когда один. Странное чувство, будто мне во что бы то ни стало надо вспомнить или, там, найти способ, как вернуть себе родную речь. А на ум идут то постановки иноземные, то злость на ваш мир, с которым у меня давняя нелюбовь.
Аполлону пришлось рассказать Клепсидре, насколько сложно складывались у него отношения с Элладой. Эта личная трагедия откровенно её развеселила:
— Никогда мне ещё не жаловались на такую ерунду, чужак! Вы, мужчины, бываете такими детьми... Как ты себя чувствуешь?
— Ну, немного обиженным, если ты об этом, — пробурчал студент Ромашкин.
— Нет, глупый, я про здоровье и силы.
Что-то в её голосе и позе подсказало парню: рыцарь, желающий сохранить верность Ленке Афиногеновой, обязан отрекомендоваться слабым. Так он и сделал.
Поэтому остаток ночи они банально спали.
Утром Аполлон позавтракал. И хлебнул вина. Кислого, дешёвого, почти уксусного, зато вина.
— Жить будешь, — поставила диагноз Клепсидра. — Что дальше?
— Надо встать.
Подняться удалось далеко не с первого раза и не без помощи служанки Омероса.
Перед глазами парня всё плыло и разбегалось, завтрак просился наружу, но Ромашкин выдюжил.
Вскоре он ходил по комнате. Потом, дико кряхтя и потея, оделся и сказал спутнице:
— Пойдём отсюда.
— Куда ты?! — Она всплеснула руками. — Ты бы себя видел...
— Понимаешь, я вообще не догоняю, почему эти ваши олимпийцы драные не вернулись меня добить. Не столь же они глупы, чтобы оставить всё на самотёк. — И он многозначительно посмотрел на огромное тёмное пятно на полу.
— Хотели бы добить, давно бы добили, — с сомнением в голосе ответила Клепсидра.
Но спорить не стала: если мужчина что-то решил, то пусть уж сам обожжётся, а женская доля — тащить его обратно и снова выхаживать.
День был слегка облачным, прохладный ветерок приятно щекотал кожу. Аполлон откровенно наслаждался, ведь мог бы и не увидеть ни неба в дымке, ни зелени олив. Даже бедный и несуразный городок Ретей казался особенно милым.
Шлось трудновато, особенно с паноплией, в которой всё ещё хранился обломок злополучной чаши, и Ромашкин прибег к помощи Клепсидры, но старался сильно на её плече не висеть.