— Сейчас, потерпи, герой... Такие ужасные раны... Эти боги — сущие живодёры... Я вернулась, а ты в крови... Тут было море крови, Аполлон!.. Я думала, ты умер. А ты дышишь! И такой серенький весь... Нет в тебе ни кровинки-то... Слабо-слабо дышишь, представляешь?.. Но ведь ты не простой, я знаю, ты не простой какой-нибудь там... Но холодненький, как мертвец, не поверишь, какой ты был холодненький!.. Честно! И вот я повязку эту... И тебя скорее греть. Мне рассказывала бабка, что человеку никак нельзя остывать... Если уж вся кровь вылилась, то ведь вряд ли... А вот пригодилось... Да...
Девушка замерла, вперившись в грудь парня.
— А где, позволь спросить, твоя рана?!..
На этот вопрос у Аполлона ответа не было, как и на другие, более важные, зато дышалось куда как лучше, чем в повязке.
Тут Ромашкин и сомлел, проспав ещё целый день, как ему потом поведала Клепсидра.
Очнулся он почти ночью, в полутьме, и ощутил себя более подготовленным к жизни, чем ранее.
Он смог пошевелить пальцами. Потом рукой. Ощупал грудь. Действительно, даже шрама не ощутил.
— Эй... — тихо позвал Аполлон.
Клепсидра смутной тенью метнулась откуда-то из глубины комнаты к нему, теперь одетая.
— Мне бы попить.
Девушка напоила своего пациента, потом он отдышался и коротко расспросил о том, что же с ним, по её мнению, происходило с момента расставания в присутствии Афродиты.
Изгнанная из комнаты Клепсидра сидела в трапезной и увидела разъярённого воина, направлявшегося туда, откуда её, собственно, и выставили. Потом она некоторое время не решалась пойти и посмотреть, но тревога с любопытством возобладали над страхом рассердить блудливую богиню.
Открывшаяся Клепсидре картина поражала: неподвижный Аполлон лежал в крови рядом с ложем, а на ложе бушевала форменная оргия — громкая и необузданная.
И тогда служанка Омероса совершенно неожиданно для себя закричала: «Пожар!» Воин разразился проклятьями, что никак не отвлекло его от процесса, и в следующий миг боги вознеслись, не прерывая оргию.
— Они просто поднялись в воздух и, растворяясь, вознеслись через окно на небо! Каковы нахалы! — заключила она.
Затем Клепсидра пересказала то, что Аполлон уже слышал, когда она его разбинтовывала. В итоге он проспал не меньше полутора суток.
— А как же этот, как его, Стикс?!.. — не мог взять в толк парень. — Я же отчётливо помню старика Харона и кентавров... И особенно Цербера, брр!.. Я ж там был как есть, во плоти...
— Нет, чужак, там была твоя бессмертная душа, — заверила Клепсидра. — Скорбный мир Аида ничуть не менее настоящий, чем этот. Прошу тебя, поведай всё, что ты там пережил!
Она молитвенно сложила руки, отмолчаться было невозможно.
Ромашкин подробно пересказал свои загробные приключения, а Клепсидра охала и ахала, зажимала рот ладошкой и пылко обнимала парня в самые напряжённые моменты.
— И знаешь, что после всех этих ужасов не выходит у меня из головы? — спросил её Аполлон.
— Что? — благоговейным шёпотом спросила девушка.