Автомобильная промышленность никогда не даст тебе возможности полностью проявить себя, если
ты до конца дней своих будешь заниматься только моделированием.
- Послушай! Я закончу картину. Я в любом случае собирался ее закончить. Но ведь и ты тоже в автомобильном деле. Где же твоя лояльность?
- Оставила в конторе, - сказала Барбара. - Она при мне только до пяти вечера. А сейчас я принадлежу сама себе и хочу, чтобы ты тоже
принадлежал сам себе и был подлинным Бреттом Дилозанто.
- А как я узнаю этого малого, если встречу на улице? - Бретт задумался. - О'кей, значит, живопись - моя стихия. Но знаешь ли ты, какие
трудности ждут художника, любого художника, как трудно стать великим, добиться признания и, кстати, хорошей оплаты?
Они свернули на дорогу, которая вела к скромному бунгало, где жили Барбара и ее отец. В гараже уже стояла серая машина.
- Твой старик дома, - сказал Бретт. - Что-то сразу стало холодно.
Мэтт Залески находился в своей оранжерейке, примыкавшей к кухне, и, услышав шаги Бретта и Барбары, входивших через боковую дверь, поднял на
них глаза.
Он пристроил оранжерейку вскоре после того, как купил этот дом восемнадцать лет назад, переехав сюда из Уайандотта. Переезд на север, в
Роял-Оук, олицетворял тогда для Мэтта продвижение вверх по лестнице материального благополучия по сравнению с тем, как он жил мальчишкой со
своими родителями-поляками. Оранжерейка была его хобби, в ней он проводил время, чтобы сбросить с себя напряжение, которое накладывала на него
работа на заводе. Но это редко помогало. К тому же, хотя Мэтт по-прежнему любил причудливую форму, бархатистость и даже запах орхидей, которые
он здесь выращивал, усталость, накапливавшаяся за день, превратила заботу о цветах из удовольствия в тяжкую обязанность, о которой тем не менее
он никогда не забывал.
Вот и сегодня вечером, вернувшись всего час назад - а он дольше обычного задержался на заводе из-за критической нехватки материалов - и
наскоро поужинав, он решил, что надо заняться пересадкой и перемещением цветов, так как дольше это уже нельзя откладывать. Когда раздался шум
машины Бретта, Мэтт уже переставил несколько растений - последней была желто-пурпурная Masdevallia triangularis - в более влажное место, где
лучше ощущался ток воздуха. Он осторожно поливал цветок, когда Бретт и Барбара вошли в дом.
- Привет, мистер Зед, - сказал Бретт, появляясь в открытой двери оранжерейки.
Мэтт Залески, который терпеть не мог, когда его называли “мистер Зед”, хотя и еще кое-кто на заводе называл его так, что-то буркнул вместо
приветствия. Барбара подошла к ним, чмокнула отца и ушла на кухню готовить горячий солодовый напиток.
- Ух ты! - вырвалось у Бретта. Решив проявить к хозяину внимание, он принялся оглядывать полки, заставленные горшками, и свисавшие с
потолка корзиночки с орхидеями. - До чего же это здорово, когда у человека есть свободное время, которое он может отдавать такой красоте. - Он
не заметил, как при этом поджал губы Мэтт. Указав на Catasetum saccatum, которая росла на полочке среди еловой коры, Бретт с восторгом добавил:
- Какая красавица! Точно птица в полете.
На мгновение Мэтт оттаял, залюбовавшись вместе со своим гостем роскошным пурпурно-коричневым цветком, протянувшим вверх свою чашечку и
причудливые лепестки.
- Пожалуй, в самом деле похожа на птицу, - согласился он.