Женская поэзия Латвии. Девичий Виноград
Я надеюсь, что переведенные и собранные мной в этой книжке стихотворения можно воспринимать как единое целое, как некое место в пейзаже латышского языка, вернее, его реплику на русской почве, выстроенную с помощью фонетических иероглифов. И оттого здесь нет комментария, равно как и сведений об авторах – ни их возраст, ни количество опубликованных ими книг или же полученных за это премий не имеет прямого отношения к нижеследующему тексту. Мне кажется, что при желании всё можно найти в интернете и понять с помощью Google Translator. На выбор поэтов и стихотворений повлияли не только мои личные способности и пристрастия, но и своего рода совпадения: я оставил за бортом многие определенно прекрасные и важные для меня строчки, которые не были переведены по одной-единственной причине – «не сложилось» (по времени и в пространстве). При этом некоторые переложения выполнены настолько вольно, что их проще считать вариациями на тему.
Плыть
Прикосновение воды –
дрожь кожи, мышц, тока крови,
дрожь и воспоминания, глубже и ярче тех,
что присущи памяти человека – подкожная,
внутримышечная и внутривенная память рыб,
водорослей и птиц.
Под черепом дышит ледник – на его
ладони нить моей пуповины.
Прочие нити оборваны – голое
тело летит в воде, волнуясь, как
водоросль, как водопад.
Без жалости, без ностальгии –
мгновение милосердия к изгнанному из
Эдема.
«Тайная жизнь вещей в этом доме…»
Тайная жизнь вещей в этом доме
скоро вытеснит нашу.
Мы не ждем никого, и никто не приходит,
но скрип ступеней громче твоего смеха.
Письма сами себя переписывают, а наши фото
меняясь, изменяют и нас.
Ваза не доверяет мне больше,
сама спускаясь в сад за цветами,
срезает непосаженные нами астры.
Радио включается в тот миг, когда мы готовы
сказать прощай,
и мы проскальзываем один сквозь другого:
как если бы ты был туманом, а я – кинжалом,
как если бы я была мглой, а ты – стрелой.
«предчувствие словно птица…»
предчувствие словно птица
на глянцевом снимке
смотри как она бела и еще на зимнее солнце
смотри как танцуем мы
чисто и просветленно
на утренних световых сабле-голубых
остриях
поддерживая шлейф смерти
но златорунный Овен
Вечный школяр
стучит в двери
и нет у нас
выбора
нас вышвырнут
едва мы поднимем веки
«Я поворачиваюсь к тебе спиной…»
Я поворачиваюсь к тебе спиной,
вытатуируй на ней
старую довоенную карту.
Снег
В городе что ни ночь тает старый снег
Тает с протяжными вздохами
тянется сквозь мои сны
Днем гляжу – смотри-ка
только в канавах
только в тени еще снег
Будет таять
пару ночей поболит
чуток поболит
и пройдет
«в белом поле метет…»
в белом поле метет
не видать леса по сторонам
дома сарая овина риги липы дуба яблони вишни не видать
видно лишь как в одинокой лыжне
кровоточит забвение
Парадоксы невинности
так сдержанно пахнут земляникою руки
я пробовала украсть твой ландшафт
текущий от груди к
бедрам. и согнуть под углом.
прежде были так небесно
так невинно-белы
те перистые те кучевые
целующие девичий профиль
это память?
как ладони мулатки.
как ненаписанное письмо
брошенного ребенка
как неудачный снежок
в твое окно.
ночь тепла.
под моим взглядом асфальт седеет
спокоен и тверд
как только что принявшийся снег.
«С каждым днем становлюсь моложе…»
С каждым днем становлюсь моложе.
Рубцы, оставленные твоими словами, подживают,
Когда вся моя кожа зарубцуется, придет время родиться
заново.
Ты станешь моей матерью.
«думать о декабре так долго…»
думать о декабре так долго
полюбить затворника нежного –
утром золотой штрих на синем
вспоминается всё, что когда-либо
слышано о красоте
одинокий затворник приручает птиц
гнездиться на ледяном оплечье
он зимний птичий царь
с летучей мышью в короне
шум и гам разбиваются
о его белое тело
Вот декабрьская остановка
всегда кто-нибудь да сходит
в вечное одиночество
в дрожащую штриховку зари
к птицам зимы
узки и прекрасны глаза страстей декабря
несущие мудрость и нежность
знающие ответ