Аверин минут десять смотрел, как котенок носится по комнате, бьет лапами, прыгает, как сумасшедший.
— Баскетбольная команда, — прошептал он.
Усмехнулся, представив, как он выглядит — битый час смотрит на играющего кота. Но зрелище веселое — терапия после рабочего дня. Он потянулся к пульту и включил телевизор.
— Мы должны поддерживать поколения, которые идут за нами. Думать о будущем и одновременно не заботиться о стариках невозможно. Поэтому и создан наш фонд помощи футболистам, — твердил по телевизору знаменитый мафиози Отари Квадраташвили.
— Анафема, — покачал головой Аверин и выключил телевизор.
— Лапуля, ты меня совсем забыл? — послышался в телефонной трубке воркующий женский голос.
— Нет, не совсем, — со вздохом ответил Аверин, испытывая желание нажать на рычаг. Он устал. У него было плохое настроение.
— Забыл, не притворяйся, — ворковала Наташа.
— Не буду притворяться.
В трубке послышалось нечто, похожее на возмущенное фырканье.
— Я тебя хочу увидеть.
— Но…
— Сколько сейчас? Девять вечера? В полдесятого буду.
— Но…
— Никаких но, лапуля. Я тебя люблю.
Послышались гудки.
Почему ему попадаются только бесцеремонные женщины? Сначала они скромные, но постепенно начинают хозяйничать в его доме все больше и больше, и однажды он понимает, что с ними надо расставаться. А расстаться не может.
Через полчаса будет. Надо осмотреть до этого времени квартиру, поискать, не осталось ли чего после визита Светланы. Наташа страшно ревнивая. Она считает, что имеет на него какие-то права. Она прекрасно знает свои возможности — водит машину на предельной скорости, курит по пачке в день, тягает штангу, сгоняя излишний вес. И любовью занимается по-хозяйски, напористо, как будто берет вес на помосте. Если Светлана — изнеженная декадентка, то Наташа — эдакая амазонка. Она появилась как обещала — минута в минуту. Поставила авоську с продуктами на пол. Деловито кивнула, прошла в комнату, распространяя запах дорогих духов. Она была одета в скромный костюм, обтягивающий крепкое, немного полноватое тело. Разложила на столе пакеты с сыром, ветчиной, шампиньонами, извлекла бутылку джина и пластмассовый двухлитровый баллон с тоником.
— Сейчас тяпнем по маленькой, — она потерла ладонями.
— Ты уже тяпнула. Не хватит? — осуждающе произнес Аверин.
Наташа, в отличие от Светы, любившей только йогурты, испытывала слишком большую симпатию к спиртным напиткам. Она работала в туристической фирме, каталась по всему свету, после второй рюмки начинала хвалить «этот долбаный Запад», после третьей ругала «этот драный совок», после пятой шло: «все мужики — сволочи», после шестой: «а ты, Аверин, первая сволочь».
— Немного, лапуля… А это кто? — она кивнула на Пушинку, которая вскочила на стол и потянулась к колбасе.
— Новый жилец.
— Брысь, поганка!
— Не груби котенку. Она впечатлительная.
Пушинка фыркнула и тяпнула Наташу за руку, а потом спрыгнула и исчезла за креслом.
— Ты посмотри на нее, — возмущенно произнесла Наташа.
— Нечего животину тиранить.
— А, — отмахнулась Наташа и притянула хозяйским жестом к себе Аверина, влепила ему поцелуй в губы и проворковала жарко:
— Я тебя обожаю, лапуля.
В голове у него все начало наполняться каким-то вязким туманом. Жаркий поцелуй — один из коронных номеров Наташи.
Она оттолкнула его и отправилась в ванную.
— Где мой халат, лапуля?
— Не знаю.
— Я у тебя оставляла, — она вышла из ванны и вопросительно уставилась на Аверина.
— Не у меня.
— А, точно, — на лице появился отблеск воспоминания, возможно, приятного. — Обойдемся.
Через пять минут Наташа выпорхнула из ванной в форменной рубашке, которую Аверин выстирал с утра в связи с предстоящим строевым смотром.