— Буду тебя кормить, мой милый бубошка, — протянул, присаживаясь рядом с гнездом. — Ты не возражаешь?
Ощутивший голод Чичи-жи не возражал, хоть и смутился. Никто никогда так не нежил юношу, только матушка да отцы, когда он болел, в далеком детстве, глупой беспомощной личинкой. Странное чувство, теплое, словно изнутри брюшко щекотит множество усиков…
— Корми, — разрешил, скрещивая глазные стебельки. Пораскинул постепенно проясняющимся, но пока задернутым мутной пеленой хахмом, и добавил: — Мой опар*…
Куку-жа удивленно-радостно стрекотнул и заметно приосанился — красавцу явно понравилось, что Чичи-жи сравнил его с одним из самых красивых и гордых хищников их родной планеты.
— Мой милый бубошка, опары пестренькие, — неуверенно возразил молодой гэр, — а я сплошняком черный…
Чичи-жи принял из пальцев уша листик салата и захрумкал.
— Я не про цвет, — отмахнулся юноша. — Про другое. Не хочешь быть опаром, могу называть окахом*.
Польщенный Куку-жа громко схлопнул надкрылья и зажмурился от удовольствия.
— Договорились, мой благоуханный опук, — он ловко всунул Чичи-жи в рот целый вэшек. — Ты — хрупкий цветок, я — твой страстный опар. Как голова, легче?
Чичи-жи прислушался к своему телу, не обнаружил в нем особых признаков боли и благодарно свел глаза на стебельках. Куку-жа наклонился, и таратаки потерлись жвалами.
— Шиа-ши! — толчком спохватился Чичи-жи, подвигаясь в гнезде. — Давай ко мне, что ты карячишься?!
Куку-жа не замедлил воспользоваться приглашением, миг, и уши крепко обнялись, устраиваясь на лежанке поудобнее рядышком. Теперь и Чичи-жи мог кормить черного вкусными кусочками.
Завтрак таратаков прошел в обмене прикосновениями, полный чувственного стрекотания. Когда тарелочки опустели, Куку-жа поставил более не нужный поднос на пол, нырнул обратно в гнездо, и юноши сплели усики, лапы и дыхания, отдаваясь сытой уютной неге.
— Тебе со мной хорошо? — шепнул Куку-жа, укладывая голову на плечо Чичи-жи.
Задремывающий Чичи-жи счастливо стрекотнул «да, очень», и уши затихли, уплывая в сон.
Пожалуй, между ними проклюнулось нечто, хоть черный и не был укой…
Разбудила Чичи-жи потребность опорожнить переполненную клоаку. Пригревшемуся юноше ужасно не хотелось покидать мягкое гнездо, но с организмом не поспоришь. Стараясь двигаться осторожно и бесшумно, он выполз из кольца обнимающих лап Куку-жа, не потревожив ровно посапывающего уша, и на цыпочках прошел в отхожее место.
Облегчившись с шипением, — шиа-ши, весь низ брюха жгло огнем, изнутри тоже, — Чичи-жи тут же принял горячий душ, смыв с тела следы бурной ночи, вернулся в комнату и с жадностью, захлебываясь и проливая, напился воды из стоящей на столе пластиковой бутыли.
Мечтательно блуждающий взгляд таратака зацепился за оставленный вчера у двери неразобранный чемодан, и юноша оживился. Он понял, чего просит сердце.
Искомое находилось в чемодане на дне. Распотрошив вещи прямо на пол, Чичи-жи достал квадратный керамический контейнер с таратакской жирной землей, объемом примерно с два терранских простых стакана, и маленький полотняный мешочек. Развязав мешочек, он вытряхнул из него на ладонь два желтовато-белых округлых семечка размером с ноготь большого пальца тортанца.
— Одно из вас обязано прорасти, — прошелестел, распаковывая горшок, делая в земле ямку и роняя туда семечки.
Бережно сравняв поверхность земли ладошкой, Чичи-жи шепотом пробормотал короткую жаркую молитву Праматери, не скупясь, полил будущие растения недопитой водой и развздыхался. Всего восемь семян опука удалось привезти из дома, чудом протащив через таможню. По меркам планеты Таратак — мелочь, не стоящая внимания, здесь же, на спутнике в бескрайнем космосе — настоящее сокровище. Если получится задумка, первый распустившийся цветок получит пока незнакомая Чичи-жи Виви-а. Наверно, серенькая ука обрадуется такому воистину таратакскому подарку…
Виви-а прибыла в академию не одна, в компании двух мелкорослых, невыразительных коричневеньких ук-ровесниц и белоснежного крупного гэра чуть постарше. Встречающего Куку-жа девушка крепко обняла с радостным стрекотом, заробевшего, переминающегося за его спиной с лапы на лапу Чичи-жи удостоила внимательным, но равнодушным взглядом.
— Знакомься, братик, — предложила черному, по очереди тыча пальчиком в ук. — Сусу-у, Лоло-о, и, соответственно, — она откровенно прижалась боком к белому, — Зызы-жа. Они все — наши соседи, из Соляной Долины. Правда, Зызы-жа шикарен?
Куку-жа с видом знатока гэрских статей обозрел незнакомого гэра от кончиков непонимающе затрепетавших усиков до вздыбившихся щетинок задних лап, совершенно по-мурукски фыркнул и уверенно обнял ревниво заклацавшего жвалами Чичи-жи.
— Чистая правда, — он с достоинством выпятил хитиновую блестящую грудь. — Я рад за тебя, сестренка — настоящего красавца отхватила. Ты тоже знакомься, — черный ободряюще погладил попытавшегося попятиться Чичи-жи по приоткрывшимся надкрыльям. — Чичи-жи, твой сокурсник. Мы делим гнездо. Прошу не обижать — покусаю.
Чичи-жи скрестил глазные стебельки и усики одновременно, приветствуя сорасников, нацелил было внимание на Лоло-ло, как на чуть-чуть более симпатичную, — та строила глазки Куку-жа, подлюка, игнорировала субтильного коричневого гэра, — вспомнил про гордость, передумал и прильнул к ушу в ответ, в душе очень расстроенный.
Матушка снесла яйцо, из которого позже вылупился личинкой юноша, не на помойке. Бегать за всякими высокомерно задирающими жвала страшненькими уками только потому, что те — уки? Он и Куку-жа отлично проводят время.
Гей так гей. Шиа-ши… До слез…
— А ну выпрямился, Чи! — шепот слегка наклонившего голову Куку-жа обжег слуховую щель. — Зачем тебе эти уродки, мой благоуханный опук, когда у тебя есть я? Я — лучше!
Зачем? Покорившийся судьбе Чичи-жи, ласкаясь, примирительно потерся жвалами о жвала черного и сдержал горестный вздох. Куку-жа лучше, безусловно, и красивей в сто крат, но он — гэр и не понесет в брюхе осемененную Чичи-жи яичную кладку… Не нянчить юноше собственных личиночек…
— Отойдем-ка, — Куку-жа подхватил впавшего в тоску уша под мышку и потянул прочь. — На пару слов.
Чичи-жи подчинился, и черный увлек его за угол коридора.
— Чи, — молодой гэр сжал юношу в страстном объятии, сплетая с ним усики. — Ты в курсе, что в космосе есть свободные уки, за деньги вынашивающие другим, замужним, бесплодным укам кладки? Гей парам, как мы с тобой, тоже. Ведь ты же из-за личинок горюешь, да? Будут нам личинки, не скрипи. Выучимся — и организуем, оклады у галаврачей отличные…
Потрясенный Чичи-жи стрекотнул и неверяще задергался. О чем толкует Ку, Великая Праматерь? Нанять уку, как инкубатор для кладки?! Уму непостижимо, уки не торгуют кладками! По крайней мере, на Таратаке точно не торгуют. О проклятый, ненормальный, развращенный космос, тут все шиворот-навыворот…
— Ты шутишь… — юноша невольно зажмурился, холодея. — Как можно купить кладку?!
Куку-жа, насмешливо стрекоча, пощекотал ему поджавшееся брюхо:
— По двустороннему договору, бубошка, заверенному гала-нотарионом. Мы даем деньги, ука — яйца. Осеменение обычно искуственное. Клиника. Стерильность. Ты сдаешь семя, я сдаю семя, через три гала-месяца получаем зрелую кладку в люле*. Хочешь вместе со мной растить личинок? Я с тобой — да.
О яйцеклад Праматери, плодородный и щедрый…
— Мы только этой ночью переспали, и то — напившись до галлюцинаций… — почти утративший дар речи Чичи-жи разъехался ослабевшими лапами по полу. — Не рано для подобных планов? Кладки, личинки… Тебе сколько лет*, Ку?
— Двадцать шесть, — черный продолжал игриво щекотать ушу брюхо. — Мой отец женился в девятнадцать, в двадцать уже возил на спине четырех личинок. Не рано, самый возраст, чтобы думать о семье.
Чичи-жи растерянно подвигал жвалами и предпочел промолчать. Первый муж его достопочтимой, сторогой матушки завозил на спине личинок в восемнадцать.