— Прости, — юноша примирительно обвил торс сорасника верхней и средней парами лап, и Куку-жа в ответ нежно пощекотал его под жвалами усиками. — Ты… замечательный. Возращаемся за стол?
Виви-а прилетает только завтра, и не факт, что ей, такой милашке, понравится субтильный, коричневый Чичи-жи. Жить нужно сегодня, а Куку-жа — прекрасен и щедр, хоть и гэр. Наверняка и любовник хороший.
— По-моему, тебе хватит, — Куку-жа мягко, но решительно отобрал у клонящегося на стуле, глупо скрипящего Чичи-жи очередную, то ли седьмую, то ли девятую по счету рюмочку и, ухватив совершенно закосевшего юношу под мышку, потянул из-за стола.
Наевшийся от пуза Чичи-жи упирался, дергая лапами. Вспыхивающие перед глазами, инициированные содержавшимся в убыл-хахм наркотиком яркие картинки интересовали юношу куда больше, чем тисканья в гнезде.
— Пой со… мной! — он топорщил крылья. — Гимн Вели…кой Пра…ма… матери! Ну пожал…ста, Ку, хором! В честь… Поста! Почтим!
Куку-жа, не намного трезвее сорасника, петь гимн отказывался, крепко обнимал Чичи-жи верхними лапами вокруг груди, а средними наглаживал юноше чувствительное, подрагивающее от пока слабого, но постепенно нарастающего желания брюхо. Усики таратакцев сплетались и расплетались.
— За…чем тебе… гимн, бубошка? — завлекательно шелестел черный красавец. — Когда у те…бя есть я? Я лучше, чем гимн… Так хорошо? А так?
Прикосновения Куку-жа доставляли Чичи-жи удовольствие, определенно, но неспетый гимн жег изнутри. Или это был вовсе не гимн, а пробудившаяся похоть?
— Хорошо… — юноша довольно жмурил веки, невольно подаваясь навстречу ласкам и плотнее переплетаясь с Куку-жа усиками. — Да…
Он вдруг оказался лежащим на спине, как, не понял, и обхватил черного уже всеми шестью лапами, затерся о него снизу. Половая щель пюзж юноши медленно раскрывалась, сочась слизью, в ее просвете проклюнулась набухающая первой вязкой каплей природной смазки бордовая, как у всех кислорододышащих, головка члена.
Но гимн…
— Праматерь сущего, Великая Аа-а, — заунывно завел Чичи-жи, игнорируя со смыслом кружащие вокруг его клоаки, размазывающие смазку шустрые пальцы Куку-жа, — тяже… — и подавился на середине фразы, блаженно закатив глаза под веки — решивший, что дырочка партнера увлажнена достаточно, Куку-жа приступил к действиям. Один из пальцев черного красавца скользнул в клоаку Чичи-жи, преодолевая сопротивление пока сжатого колечка сфинктера, почему-то не царапая не защищенную хитином пульсирующую плоть когтем. Глубже, глубже по вращательной, осторожно расслабляя мышцы изнутри…
Ики-та… Приятно…
Чичи-жи музыкально стрекотнул, приветствуя вторжение, часто-часто задышав, аккуратно, чтобы, не попусти Праматерь, не повредить, прихватил усики любовника жвалами у корней и поплыл в наслаждение.
Кайфовал он недолго: палец Куку-жа, или уже три пальца? — неожиданно покинули клоаку, а сам Куку-жа отстранился с лукавым стрекотом и высвободил усики.
— Почему?.. — с трудом собравший одурманенные, норовящие снова потонуть в галлюцинациях мозги в некое подобие кучи Чичи-жи, пластаясь на спине, мелко подергивал сокращающимся мелкими сладостными спазмами брюхом. Пюзж юноши давно раскрылся полностью, явленный из него крупный, не по росту таратака член во всей его возбуженной красе, гордо вздыбившись к потолку идеально прямой свечкой, тек липкими нитками эакулянта. — Мне нравится, продолжай…
Куку-жа многообещающе прошелестел «я и по-другому умею», и усики красавца заскользили, щекотясь, куда-то вниз вместе с его головой. Завораживающие ощущения — по брюху к пюзжу перебором… Ики-та…
— Еще! — всхлипнул Чичи-жи, распахивая крылья с надкрыльями по полу. — Еще, еще, еще…
Усики черного невесомо прошлись по мокрым краям щели пюзжа, будто пробовали на вкус, и из горла признавшего поражение юноши вырвался восторженный вскрик.
Еще…
— Глупый бубошка… — Куку-жа мягкой подушечкой большого пальца коснулся середины головки Чичи-жи и закружил ею по влажной, чувствительной сфере, постепенно усиляя нажим. Миг, и он плотно обвил обоими усиками ствол члена Чичи-жи у основания, двинул головой вверх и сразу же — вниз, опять вверх, снова вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… Размеренно, неумолимо ускоряясь…
Ики-та… Еще…
Что за мухом?! Усики и палец Куку-жа исчезли, заставив Чичи-жи коротко, протестующе скрипнуть, заполошенный удар сердца, и черный, мордой к морде с Чичи-жи и сплетясь с ним усиками, трепеща надкрыльями, медленно насаживается на член не соображающего, что происходит, любовника. Узко, жарко, неодолимо, отпихнуть невозможно…
— Ку! Ты… Зачем?!
Куку-жа, его резко усилившийся, манящий пряный запах. Его плоть обхватывает член плотно, до легкой боли, вбирает, как черная дыра материю, сантиметр за сантиметром…
— Я лучше, чем любая ука, слышишь, Чи? — дыхание опустившегося до упора, замершего в напряжении красавца обжигает через хитин. — Ты поймешь, чудо моего сердца, мой ароматный опук… Я тебе докажу…
Глаза в глаза, выдох, и неспешное скольжение вверх. И вниз. И вверх. И вниз. Завораживающе и невыносимо сладостно…
Еще, ики-та…
Еще!!!
Ука по имени Виви-а. Это она сейчас, шебурша надкрыльями, обнимает и нежит усиками морду, ее Чичи-жи подхватил выше коленных сочленений раскоряченных нижних лап в угаре страсти, ее брюхо смачно шлепает о брюхо. Милая, сочная Виви-а, самая серая ука в мире. Незамужняя, свободная, лукавая ука цвета погасшего, разносимого ветром кострища. Да!!!
Чичи-жи заколотился конвульсиями конечного, ярчайшего наслаждения, обильно изливаясь в клоаку шепчущего исступленные любовные признания Куку-жа, обмяк и позволил члену гэра проникнуть в свое сокращающееся послеоргазменными, постепенно затухающими волнами нутро, даже приветствовал вторжение, заводясь под толчками черного по-новой. Сейчас юношей управлял убыл-хахм, не разум.
Еще, еще, сильнее, глубже, Виви-а… Чудесно… Еще…
Комментарий к Мумунги – такие водоросли, таратакский деликатес. Похожи на ряску, сине-зеленые.
Вэшек – такие мелкие, серенькие грибы, как наросты на поваленных, гниющих деревьях. Растут плотными группами, для терран крайне непривлекательны на вид и запах.
МудАки – мясистые фрукты, видом похожие на наши бананы, пахнут какой-то кислой бякой, синие. Про вкус не спрашивайте, не пробовала из страха отравиться.
====== Часть 6 ======
Пробуждение Чичи-жи было бы ужасным, если бы не Куку-жа — едва пытающийся продрать глаза юноша завозился в спальном гнезде, собирая до кучи хахм и прочие органы, черный тут же оказался рядом. Обнял нежно-нежно и, погладив усиками по морде, сунул к жвалам стакан с какой-то приятно пахнущей жидкостью.
— Выпей-ка, — прошелестел заботливо.
Чичи-жи, страдальчески поскрипывая, приподнялся и покорно припал к напитку. Прохладный, кисленький и шипучий. Вкусно.
— Растворимый Тара-Упса, анти-похмелин, терранская разработка специально для таратаков, — Куку-жа смотрел, печально шевеля усиками. — Обезболивает, содержит комплекс необходимых нашим организмам минералов и витаминов. Ты очень на меня сердишься за вчерашнее, бубошка?
Махом допивший лекарство Чичи-жи вместо ответа сплел с ушем усики и прерывисто вздохнул. А чего сердиться-то? Куку-жа в него силой убыл-хахм не вливал, к близости не принуждал, и вообще, все было очень даже здорово, добровольно и сладко. Досыта натрахался, ики-та.
— У нас поесть что-нибудь осталось? — юноша аккуратно прихватил жвалами жвалы черного, ласкаясь и подтверждая — уши, да. По крайней мере, сейчас, а там — Праматерь укажет верный путь.
Куку-жа тихонько трепетнул надкрыльями и отстранился.
— Для тебя найду, — он вскочил на лапы. — Лежи, я мигом, у меня готово уже!
И действительно буквально через десяток ударов сердца принес Чичи-жи поднос, уставленный глубокими тарелочками. Водоросли мумунги, орехи учук, маринованные грибочки вэшек и свежие, даже на вид хрусткие листики салата. Ням-ням.