Романтичный эльфенок любит это место. Вчера я сумел-таки выследить его и недолго наблюдал, как задумчивый мальчишка трогает свои губы и отчаянно хмурится, краснея. Это вселило в меня надежду, что еще не все потеряно. И поэтому сегодня я пришел сюда.
Легкая вечерняя дымка ползет над землей, заставляя ощутить настойчивое прохладное дыхание ночи. Шумит листва яблонь, льется аромат ночного леса. Лазурный день уже отступил за горизонт, оставляя после себя свою возлюбленную — ночь. Я вошел во мрак леса, соблюдая священную тишину. Меж ветвей плывет золотой полумесяц. Бесшумно ступаю по траве, покрытой вечерней росою. За деревьями уже блещет темная гладь пруда, отражающая в своих спокойных водах пышное от звезд темно-фиолетовое покрывало небес.
Май сидел на камне, полоща босые ножки в воде, по-детски качая ими. Я притаился в душистой тени можжевельника, опустившись на траву, по коже пробежал легкий морозец, рукава рубашки намокли от влаги, но сейчас то было не важно. Положив голову на руки, я рассматривал эльфа. Над его головой горел призванный светлячок, освещая мечтательное милое взгляду лицо с нежной, чувственной улыбкой. Кажется, его охватило вдохновение. Светлый быстро писал что-то в тетрадке, лежащей на его коленях. Иногда он напевно мурлыкал, ища нужный ритм, и довольный продолжал писать. Это было так необыкновенно и сладко, моему сердцу грудь казалась тесной от тепла, объявшего его. Внутри все так мучительно ныло, дрожало, и что-то рождалось.
И неотрывно я глядел на этого мальчишку, на его распущенные светло-золотые волосы, бегущие по плечам, на сами хрупкие плечи, бледный лик лица, на ловкие руки, бесконечно что-то записывающие, лучистые сиреневые глаза. И этот эльф ведь только расцветает, это божественное тело всегда будет прекрасно вечной, неувядающей красотой. Вдруг сердце мое кольнуло мучительнее и сильнее прежнего. Я знаю, что полюбил. Пылкой первой любовью. Я полюбил эльфа со странным именем Май, так ему подходящим. И кто же знал, что эти строки окажутся пророческими и для меня…
Сердце мое, позабудь его коварный лик.
Ты пропустило удар, пропустило удар.
Подрагивающими руками я положил листок на место и машинально взял бутылку наливки, буквально отодрал когтями пробку и сделал несколько больших долгих глотков. Вишневый вкус приятно наполнил рот, а пересохшую глотку обожгла божественная влага. Знают же светлые толк в наливке! Но этот хмель был слишком слабым для меня и не принес должного облегчения. Осознание того, что не я один терзался долгих четыре года, придавало сил и заставляло верить. Уже не сомневаясь, уверенно подошел к плотной шторе и отодвинул ее.
За ней, как я и думал, оказалась спальня. Платяной шкаф, небольшой прикроватный столик и стул с небрежно скинутой на него одеждой. Смотрю на кровать, завернувшись в одеяло, словно гусеница в кокон, тихо сопел Май. На ватных ногах бесшумно подошел к кровати. Мягко опустился на нее, прогнув весом матрас. Эльф даже ухом не повел, отвернувшись лицом к стенке. Медленно и аккуратно перевернул светлого на спину. Мой любимый…
Светлый завозился, нахмурив идеальные дуги бровей и успокоился. Сейчас передо мной лежал эльф, не напоминающий своей хрупкостью и угловатостью того семнадцатилетнего эльфенка из воспоминаний четырехлетней давности. Гармоничные черты лица, полуоткрытые губы.
С судорожным вздохом я наклонился, целуя их, дрожа всем телом, вспоминающим их сладость. Осторожно проник языком внутрь горячего рта, прикрыв глаза от накатившего желания. И тут же отстраняюсь, вглядываясь в безмятежное лицо спящего. Его сон так крепок. Мозолистые пальцы нежно оглаживают мягкую щеку, ведя по линии безупречной скулы, скользя к острому едва дрогнувшему уху. Завороженно любуюсь переливом лунного света на золотых волосах, растекшихся по подушке шелковистой волной. Двумя пальцами поддеваю одну прядку и подношу к губам, вдыхая аромат травяной настойки и меда. Наклоняясь, целую в лоб, щеки, губы мимоходом и скульптурный подбородок.
— Девочка моя, как же я соскучился, — с придыханием шепнул в острое ушко, бессовестно стягивая одеяло…
POV Май.
Из сладкой хмельной дремы меня вывел голос. Голос, который на протяжении долгого времени я пытался забыть. Хрипливый, мурлыкающий и очень красивый, когда-то давно заставляющий меня слабо подрагивать от осознания того, что он говорит со мной. Но ты выпил слишком много, Май. Когда же забвение заберет эти острые и болезненные воспоминания о нем. Даже во сне сидхе преследует меня. Я ощутил легкий холодок, пробежавшийся по телу. И когда это одеяло успело убежать?
Прикосновение жарких губ к моей шее заставило вздрогнуть. Кажется, я перестал дышать и удивленно замер. Какой же реальный эротический сон. Не надо было так отчаянно ласкать себя вечером, смотря на нарисованного Садэра. А настойчивый язык не переставал ласкать ключицы, острые зубы царапали ставшую чувствительной кожу. А не суккуб ли забрался в мой дом? Все во мне говорило, что это происходит на самом деле.
Глаза распахнулись сами собой, немного привыкнув к темноте, неверующе опустил глаза вниз и наткнулся на сероволосую макушку. Ноздри трепетно втянули воздух, такой знакомый запах мяты и непривычный костра. Не может быть!
— Са… Садэр? — чуть слышно спросил я. При звуке моего голоса наваждение замерло и оторвалось от моей шеи. Село. На моей кровати сидел сидхе, вальяжно откинувшись спиной на изголовье.
— А как ты думаешь… — Хорт наклонился вперед и в самые губы прошептал последние слова, — моя любимая девочка?
Тело отреагировало на позабытое ужасно раздражающее прозвище, но произнесено это так интимно, нежно и ласково, что я резко сел, осматривая молодого мужчину, улыбавшегося мне. Столько лет я изводил себя, страдая по нему. Сколько пытался забыть, унять боль и обиду, поселившуюся в душе.
А сейчас рана ныла так, словно ее распороли ножом. Садэр оставил меня одного и все это время ни одной весточки, что он жив, что все в порядке. Только моя боль, не унимаемая временем. Я сидел и во все глаза рассматривал сидхе, такого взрослого и возмужавшего, а в голове всплыли его последние жестокие слова — «Нам больше не нужно видеться, забудь все, что было». Вспышке острого гнева я удивился сам.
— Зачем ты здесь? — мрачно процедил, лихорадочно кутаясь в одеяло, под которым у меня ничего не было, и отползая в самый угол постели. От ярости в голосе Садэр вздрогнул и посмотрел в мои немигающие холодные глаза, которыми я всем своим видом показывал, что не рад этой встрече. Но это было не так.
Коралловые кошачьи глаза с затаенной болью смотрели на меня, и в них я видел отражение собственных эмоций. Тоску, непотаенную боль, надежду и никогда не угасающую любовь. Неловко отвожу глаза, но собираясь с мыслями, негодующе произношу:
— Впрочем, не отвечай, — и прежде чем сидхе начнет оправдываться, я начал свою гневную тираду, — Ты оставил меня одного! Четыре проклятых года без тебя! Ни весточки! Я даже не знал, жив ты или нет?! Знаешь, сколько насмешек я перенес! Меня хотели выслать на границу за связь с сидхе! Каждый демонов день думал о тебе, изводясь! И вот спустя четыре года ты нежданно-негаданно объявился! Думаешь, прощу тебе всю свою боль так быстро?!
— Но я здесь, Май. Я приехал к тебе, — прервал меня нежный голос Садэра, сумеречный притянул меня к себе, заставив забыть обо всем и жадно смотреть в красновато-розовые глаза, лучащиеся любовью. Когтистые пальцы уверенно обхватили мое запястье, потянули меня в зал. На подрагивающих ногах, но все еще злой, молча пошел за ним. Меня подтолкнули к столу и, обняв сзади, принялись горячо шептать на ушко, обдавая его теплым дыханием.
— Да, любимый, ты прав. Я последняя сволочь и никогда сам себе не прощу твоей боли. Но иного выхода не было. Наши семьи не приняли нас, и ты это знаешь. Мне пришлось отречься от Двора, любимый, — Сарэ дернул шнуровку у горла, и я смог отчётливо разглядеть шрам от ожога, поставленное клеймо изгнанника. Мои глаза округлились, сердце сжало острыми тисками.