Какие только унижения не выпали на нашу долю!.. Недавно они предали огню юношу, принявшего нашу веру. Даргуши города поддерживает христиан и отнял у нас все права. Зная вас как справедливого хана и истинного мусульманина, мы пришли к вам просить защиты… Спасите нас от неверных.
Берке нахмурился:
— Разве у вас недостаточно сил, чтобы справляться с неверными? Или в Самарканде мусульмане разучились защищать свою веру?
— Нас много…— уловив тайный смысл в речи хана, сказал самаркандец. — Но как посмотрит на это Золотая Орда? До сих пор никто и никогда не сказал нам слова одобрения и не пытался помочь…
Он говорил правду, и Берке об этом знал.
Христианство утвердилось в Самарканде задолго до того, как пришли сюда монголы. Ему покровительствовали потомки саманидов и караханидов. Кроме того, падение Хорезма, где мусульмане всегда находили поддержку, привело к тому, что ислам начал терять своих приверженцев. Пришедшие же монголы не отдавали предпочтения ни одной из религий.
Все это было на пользу христианам, и их община окрепла. Сильный любит припоминать обиды и мстить поверженному врагу. Заручившись поддержкой потомков Чингиз-хана, многие из которых приняли в свое время христианство, церковь устроила гонение на мусульман.
Видя, что хан молчит, самаркандец снова начал говорить:
— Юноша христианин отказался от своей веры и пришел в мечеть… С его согласия было совершено обрезание, и он поклялся на Коране быть верным последователем пророка Мухаммеда… Христиане пожаловались даргуши города, что мы насильно совершили все это. Даргуши приказал юноше вернуться в прежнюю веру, но тот отказался, потому что аллах осветил его душу светом истины… Тогда христиане поймали его и сожгли на костре…
Хан поморщился. Его не интересовали такие мелочи.
— Какого слова вы ждете? — нетерпеливо спросил он. — Какой помощи?
— Христиан много…— уклончиво сказал самаркандец.
Берке задумался.
— Во имя аллаха да простится все… С вами будут мои воины, переодетые в одежды простых людей…
— Да поможет тебе аллах, о великий хан… Это лучше всего сделать в воскресенье, когда неверные соберутся в своих церквах…
— Аминь! — сказал хан.
Как эхо повторили за ним самаркандцы:
— Аминь!..
В этот же день Берке принял во дворце всех знатных людей города, ученых улемов, мюридов и кари бухарских мечетей. Раздав им щедрые подарки, привезенные из Золотой Орды, хан посчитал день законченным и удалился на покой.
* * *
В час, когда на землю опустилась ночь, Салимгирей, взяв с собой несколько туленгитов, погнал человека в голубой чалме за город, чтобы совершить то, что повелел хан.
Узкие, погруженные в кромешную тьму улочки города казались загадочными и таинственными. Степнякам, непривычным к тесноте, было страшно. Но Салимгирей шел уверенно, словно чутьем угадывая путь в лабиринте тупиков и улиц, похожих на лисьи норы. Вскоре воины оказались возле городских ворот.
Салимгирей остановился, задумался, потом повернулся к туленгитам:
— Ладно. Дальше со мной вы можете не ходить. Я сам разделаюсь с гяуром. Возвращайтесь назад.
Из-за высокой городской стены показался узкий серп месяца, глинобитные дома, облитые его мутным таинственным светом, стали похожими на надгробья. В узких улочках тьма сделалась еще гуще.
Околдованные призрачным лунным светом, туленгиты стояли в нерешительности. Им страшно было возвращаться одним, еще страшнее казалось выйти за городские ворота, где в зарослях, по склонам глухих оврагов рыдали, хрипло взлаивали шакалы.
— Мы согласны вернуться… Но как мы отыщем дорогу?.. — сказал один из туленгитов.
Салимгирей ободряюще засмеялся:
— Смотрите хорошенько… Вон виднеется минарет мечети.