Дюкатель сделал знак, что понял.
- Тогда сюда... Поскольку этот заключенный особый, его не пустили в новое здание. Он в комнате Конде... почти один...
Говоря это, Дюкатель открыл дверь, выходящую во двор, по которому он повел Марианну, в то время как Кроуфорд свернул влево, к так называемому кухонному двору, что подтверждалось сильным запахом пригорелого сала, куда выходило и обиталище консьержа.
Следуя за провожатым, Марианна с отвращением оглядывала приземистые строения, окружавшие этот двор, с разбитыми плитками и без единого дерева, за которыми открывалась собственно тюрьма: высокие, облупившиеся, мрачные стены, прорезанные узкими зарешеченными окнами.
Из-за них доносились какое-то ворчанье, кошмарные стоны, ужасный смех, хрип и храп, - все эти звуки опасного и гнусного человеческого сообщества, сведенного здесь преступлениями и страхом. Четыре этажа жуликов, воров, несостоятельных должников, беглых и пойманных каторжников, убийц, все, что собрано агентами полиции среди парижского сброда.
Это не была феодальная темница подобно относительно благородному Венсену, это не была государственная тюрьма, куда сажали за политические преступления. Это был грязный застенок, где заключенные томились в невероятной тесноте.
- Трудновато было найти ему более или менее спокойный уголок, - сообщил Дюкатель Марианне, проводя ее по лестнице, чьи кованые перила говорили, что во времена герцога Лафорса она была удобной и красивой, но сейчас ее скользкие, побитые ступеньки делали проход опасным. - Надо вам сказать, что тюрьма забита! Впрочем, она никогда не опустеет. Стойте, это здесь, - добавил он, показывая на дверь в глубокой нише.
Через открытое консьержем окошечко проникло немного света.
- К вам пришли, господин Бофор! - крикнул он в отверстие, прежде чем отодвинуть засов. Затем, понизив голос, обратился к Марианне:
- Как оно ни хочется м'дам, но я могу оставить вас тут чуть меньше часа. Больше никак. Я приду за вами перед обходом.
- Благодарю вас, этого вполне достаточно.
Дверь открылась почти без шума, и Марианна, пробравшись внутрь, удивилась открывшемуся ее глазам зрелищу.
Сидя по обе стороны грубо сбитого стола, двое мужчин при свете свечи играли в карты. В углу, свернувшись калачиком на одной из трех лежанок, в беспокойном сне стонал третий.
Одним из игроков был Язон. Другим - высокий брюнет лет около тридцати пяти мощного телосложения, с правильными чертами довольно красивого лица, насмешливым ртом и черными глазами, живыми и проницательными. Увидев вошедшую женщину, он сейчас же встал, в то время как пораженный ее появлением моряк продолжал сидеть с картами в руке.
- Марианна! - воскликнул он. - Вы? Но ведь я думал...
- А я думаю; что тебе не помешало бы встать, дружище! - насмешливо проговорил его товарищ. - Тебя никогда не учили, что перед женщиной надо вставать?
Молодой человек едва успел машинально подняться, как получил в свои объятия Марианну, бросившуюся ему на грудь, смеясь и плача одновременно.
- Любовь моя! Я не могла больше вытерпеть! Мне необходимо было приехать!..
- Что за безрассудство! Ты же выслана, может быть, тебя уже ищут...
Он возмущался, но руки его уже обхватили молодую женщину и прижали к себе. На его лице, слишком продубленном всеми ветрами океана, чтобы несколько недель заключения могли заставить его побледнеть, голубые глаза сияли радостью, которую его рот, похоже, отказывался признать.