Ночь окутывала мраком несколько облупившихся домов, образовывавших этот ухабистый узкий проход, именуемый Балетной улицей. Тусклый фонарь, висевший над круглой каменной тумбой почти против входа в тюрьму, бросал отблески света на большие камни мостовой, грязные и скользкие от нечистот, которые согнал сюда прошедший дождь. Забитый отбросами и грязью глубокий водосточный желоб посередине улочки делал ее неровную поверхность еще более опасной.
Карету бросало из стороны в сторону. Кучер остановился возле тумбы с фонарем и ленивым жестом открыл дверцу со стороны Марианны.
Но Кроуфорд живо протянул трость и ручкой захлопнул дверцу.
- Нет! - проворчал он. - Вы сойдете с моей стороны! Позвольте мне выйти первому.
- Почему? Эта тумба такая удобная...
- Эта тумба, - холодно оборвал ее старик, - та самая, на которой убийцы разрубили на части тело госпожи Ламбаль!
С дрожью ужаса Марианна отвернулась от выщербленного камня и взяла предложенную спутником руку, стараясь не нажимать на нее. Приступ подагры у Кроуфорда прошел, но он ходил еще с трудом.
Увидев вышедших из фиакра людей, дремавший в грязной будке у входа часовой с ружьем встал.
- Чего вам надо? Проваливайте отсюда!
- Послушай, солдатик, - пробормотал Кроуфорд, к величайшему удивлению Марианны, с сильным нормандским акцентом, - не кричи так громко! Консьерж Дюкатель - мой земляк, и он пригласил к себе на ужин меня и мою дочку Мадлен.
Блеснувшая в свете фонаря большая серебряная монета сразу вызвала ответный блеск в глазах часового, который громко рассмеялся и сунул монету в карман.
- Так бы сразу и сказал, старина! Папаша Дюкатель славный малый и, с тех пор как он тут, он со всеми ладит. И со мной. Сейчас откроет.
Мощным кулаком он постучал в обитую железом дверь над стертыми ступенями.
- Эй! Папаша Дюкатель! К вам пришли...
В то время как кучер разворачивал фиакр на узкой улочке, чтобы отъехать к Святому Петру и там ждать, дверь открылась перед человеком в коричневом колпаке с шандалом в руке. Он поднес свечу чуть ли не к носу визитеров и воскликнул:
- Ах, свояк Грувиль! Ты опаздываешь! Без тебя собрались садиться за стол! Входи же, моя маленькая Мадлен!
Как ты выросла и похорошела!
- Здравствуйте, дядюшка! - промямлила Марианна с видом робкой провинциалки.
Продолжая выражать свои родственные чувства, Дюкатель заверил часового, что принесет "добрую пинту кальвадоса" в благодарность за его любезность, затем закрыл дверь.
Марианна увидела, что находится в тесной прихожей с несколькими выходами. Слева помещалась кордегардия, где четверо солдат играли в карты. Не понижая голоса, Дюкатель провел "земляков" в соседнюю комнату, совсем темную, и остановился у порога.
- Мое помещение выходит на улицу Короля Сицилии, - прошептал он. - Я проведу вас туда, сударь, и попрошу немного пошуметь, чтобы часовые не сомневались в нашем ужине. Я мог бы провести вас через этот ход, но всегда лучше, когда действуешь открыто, у всех на глазах.
- Я это сделаю и сам, милый Дюкатель, - пробурчал Кроуфорд, кивнув головой. - Отведите поскорей госпожу к известному вам заключенному.
Дюкатель сделал знак, что понял.
- Тогда сюда... Поскольку этот заключенный особый, его не пустили в новое здание. Он в комнате Конде... почти один...
Говоря это, Дюкатель открыл дверь, выходящую во двор, по которому он повел Марианну, в то время как Кроуфорд свернул влево, к так называемому кухонному двору, что подтверждалось сильным запахом пригорелого сала, куда выходило и обиталище консьержа.