Я лишь пошатнулся и отодвинулся к краю парапета. Герцог снова бросился на меня, но путь ему преградил Ричмонд.
Завязалась схватка. Я немного пришел в себя и пошел на выручку своего друга. Спустя время мы прижали нашего предводителя к парапету и заставили сдаться.
- Не убивайте меня, - взмолился он, снимая свой шлем с забралом. Я не герцог. Я также тевтон. Герцог нанял меня, чтобы я играл его роль. Он там,
на поле битвы. Я знаю его одежду, могу показать вам.
Все вместе мы поглядели вниз. К замку уже мчались многие. Исход битвы был решен. Впереди на своем игривом коне скакал тот, кто был моим соратником по ходу колонны.
- Вон он, - указал рукой наш пленный и точно показал в того самого всадника.
- Что ж, дело усложняется, - спокойно сказал Ричмонд, беря королеву за руку и уводя за собой, - уходим, - только и сказал он мне, дав понять, что
дело закончено.
Я взял за руку другую женщину и поволок за собой. На прощание ткнул тевтона в грудь мечом, и он повалился на пол.
- Лежи тут и не двигайся. Не то, твоя голова будет покоиться на вон тех кустах, - и я бросил его шлем с парапета вниз.
Тевтон только застонал, но поделать уже ничего не мог. Без своего шлема он не воин. Голова дана просто на отсечение в любом бою как бы искусно он сам не сопротивлялся.
Мы спустились вниз, и побежали было вначале к своим лошадям, но королева остановила нас и сказала:
- Идемте другим путем. Я знаю, муж сохранил для себя путь отступления. Я видела его приготовления. Там же вы найдете то, что вам нужно. Это уже
я постаралась. Так, на всякий случай, - как бы оправдывала она свои действия.
- Хорошо, - согласился Ричмонд, и мы двинули вслед за королевой.
Вскоре мы оказались перед дверью, уводящей нас дальше вглубь подземелий замка.
- Здесь есть потайной ход, - тихо сообщила королева, смело шагая вперед и уводя нас за собой.
- Уж, не ловушка ли это? - подумалось мне в ту минуту, но времени было мало и оставалось только полагаться на судьбу.
А по дворищу замка уже сновали люди в латах и бесновались, кто как. Кровь подстегнула их действия, а горький осадок убийства заволакивал легким туманом им глаза.
Люди кричали, молились, плакали и падали на колени. Катились новые головы, рубились насмерть тела, уже издевались над женщинами и их крики еще больше подстегивали убегающих.
Сам герцог носился по дворищу и гонял тех самых остающихся пока в живых людей. Его мести не было предела.
- Предатели, - кричал он во все горло и по одному убивал людей.
Все, кто служил его родному брату, на тот миг становились ему настоящими врагами.
Герцог даже приподнял забрало, чтобы лучше видеть, как страдают те самые люди и видеть их алую, стекающуюся в огромную лужу кровь.
Постепенно ее становилось все больше и больше. Герцог на своем коне вскочил в эту лужу и начал топтаться по ней.
- Это кровь моих врагов, это кровь подлецов. Они служили моему брату. Нет. Не он, а я должен быть королем и я стану им. Дайте только добуду голову его самого.
Так вопил во всю мощь своего голоса герцог и бесновался в луже стекающей людской крови.
И было во всем этом действительно что-то жуткое и устрашающее, от чего даже животное перестает быть спокойным и начинает проявлять свой норов.
Конь под герцогом внезапно встал на дыбы и сбросил его самого в ту самую лужу.
Все одеяние герцога окрасилось в алый цвет, и сам он стал похож на ужасающего монстра. Даже тевтоны, видевшие премного крови, остановились в своем бесчинстве и столпились вокруг их предводителя.
- Что стоите? - закричал герцог уже на них. - Идите, грабьте все. Я все позволяю. Мне даже не надо моей доли. И найдите мне моего братца. Я хочу видеть его сам лично. Я хочу отрубить ему голову и выколоть глаза. Я вырву ему язык и брошу на съедение волкам. Пусть, он навек замолкнет, и молчите вы сами об этом. Вперед, мое войско. За нового короля. За герцога-короля.
Тевтоны бросились врассыпную и занялись для них обычным делом.
Герцог же продолжал стоять в луже крови и топтать ее своими ногами. Живых перед ним осталось всего несколько. Одним взмахом меча он отрубил головы
и возложил их рядом одна с другой.
- Так вы будете вернее служить королю, - засмеялся он адским смехом, эхо которого донеслось аж до глубин подземелий замка.
- О-о, я уже чувствую привкус крови, - произнес Ричмонд, услыхав тот самый отголосок.
- Давайте, поторопимся, - сказала королева и еще сильнее ускорила шаг.
А в замке шли свои разрушения. Слуги добивались, драгоценности исчезали в тугих кошельках тевтонских рыцарей, что-то ломалось, билось, кололось, жглось и испепелялось. Это была настоящая похоть смерти, ее желание не видеть жизнь и стремление быть впереди во всем.
И оно сбывалось. Сбывалось так ярко, что даже не верилось, что творится оно на самом деле.
Крик и ад заполняли постепенно стены замка, укрывающего когда-то тело бедного короля, позволившего себе стать им и возжелавшего быть им в течение некоторого времени.
Но время опасно для таких особ. Оно всегда несет разочарования, обиду, если не саму смерть. Это жажда власти и жажда человеческой крови.
Так по-настоящему именуется сама власть королей или других, чем-то похожих или непохожих вовсе.
Только минуты или даже секунды разделяют порой жизнь и смерть. И их величие, и их исполнение лежит в глубине понятия самой души.
Или души - судьбы одного, другого, третьего и так далее .Что такое она - понять не сложно. Трудно определить ее для себя каждому, ибо каждое определение - это смерть, а после нее уже жизни той павшей не бывает.
Она возникает тут же, но уже другой и в другом человеческом теле. Павшее же тело довольствуется только своим медленным распадом, да еще падкостью чужого греха к его разрушению.
Но все же, жизнь имеет свое торжество. И убегающие сейчас попадали в это число.
И пока герцог рубил кровь, пока другие грабили и жгли замок, выволакивая тела наружу одно за другим, беглецы уже находились у цели, приближая время своей маленькой победы.
Победы жизни над смертью, победы чисто человеческих чувств над сгоном стадного ума, присутствующего в других телах.
Рыцари торжествовали. Они ублажили свой успех кровью. Победа досталась ее ценой. Пусть, не своей, так чужой.
Но стоимость всегда будет оставаться одной. Это надо помнить всегда и всякий раз достигая чего-то, несоизмеримо жалеть о достигнутом, ибо оно - есть достижение капли крови в любом ее ранге исполнения или жизненного увеличения.
Победа - еще не есть торжество. Это всего лишь достижение. Любому и всякому это должно быть ясно раз и навсегда.
За победой всегда стоит кто-то.
И если кто-то вовсе не человек, хотя истинно состоит в его облике, то и победа будет такой же в ее моральном и физическом изобличении.
Кровь уже остывала в той самой луже, а герцог продолжал стоять, упиваясь ею до конца и наслаждаясь ее видом, словно драгоценностью его жизни.
Так оно и было, только не с его стороны, ибо он - это не человек и уже никогда не будет им в той самой жизни. Время смоет с него всю ту кровь, смоет ее и он сам.
Но она не смоется с его души и будет вечным всеоглядным проклятием для того, кто попадет в горсть той души и воцарится ею где-либо на Земле.
Такова природа самой крови, такова природа и жизни, рождающейся на Земле и ниспускающейся с небес.
Принесли голову короля, и герцог похвалил кого-то за это. А затем он проделал с нею то, что и говорил, и уже потом устало сел на скамью, сказав для самого себя: