– Никто не может назвать Рору своей игрушкой, никто не может похвалиться, что она ласкала его или согревала ему постель в зимние ночи. Наша Рора слишком чиста, слишком талантлива и слишком хороша для комедии… Нет! Нет! Нет! Хорек, баранья твоя башка, сифилитик несчастный, мокрая курица!.. Что ты себе позволяешь?..
И он с воплями кинулся к сцене. Плутишка Хорек замер с видом оскорбленной невинности; прочие актеры тем временем давились от смеха.
– Я‑то в чем виноват, мастер драматург, если мои товарищи по сцене не в состоянии сдержать свои низменные инстинкты… – его голос с нарочито раскатистым «р» громыхал словно гром. Но тут за спиной у Лайама и Кессиаса скрипнула дверь, и они обернулись.
Через порог шагнула та, о которой они только что говорили, и Лайаму показалось, что у него вот‑вот остановится сердце. Даже сейчас, в полумраке огромного зала, в теплом зимнем плаще, девушка выглядела потрясающе. Выпуклые, чуть поджатые губы и безукоризненный абрис лица придавали ей сходство со старинной скульптурой. Неяркий свет сообщал волосам девушки тускло‑золотистый оттенок. Лайам попытался мысленно сравнить ее с леди Неквер, но леди Неквер не сочла возможным явиться на конкурс. Завидев чужих, девушка остановилась. Остановился и шедший за ней Лонс.
– Добрый день, эдил Кессиас, – произнесла девушка звучным, мелодичным голосом. Однако при этом смотрела она на Лайама. Рора улыбнулась – с легким налетом недоумения – и приподняла бровь. Она явно понимала, какое впечатление производит.
«Ну еще бы ей не понять, когда у меня челюсть отвисла чуть ли не до колен», – пристыжено подумал Лайам и взглянул на Кессиаса. Тот откашлялся.
– Актер Лонс – это вы?
Красавчик явно не ожидал, что эдил обратится к нему. Было видно, что он слегка растерялся.
– Да.
– Нам надо с вами поговорить, если вы в состоянии уделить нам немного времени.
– Но репетиция…
– Кансаллус не возражает, – твердо сказал Кессиас, складывая руки на широкой груди.
– Ну, тогда, я полагаю…
Молодой актер обошел Рору, продолжавшую глядеть на Лайама. Лайам же, в свою очередь, упорно смотрел в сторону, с ужасом осознавая, что заливается краской.
– Так что же вам нужно, эдил? – спросил Лонс, чуть играя голосом. Он уже вполне овладел собой. Эдил указал жестом на девушку:
– Может, нам лучше поговорить наедине?
Лонс напрягся. Рора тоже.
– Все, что вы можете сказать моему брату, вы можете сказать и мне, – холодно произнесла она.
– Ну хорошо, – покладисто согласился эдил и повернулся к Лонсу: – Итак, братец, не скажете ли вы, что за дела вас связывали с Тарквином Танаквилем?
Лонс стиснул кулаки и, запинаясь, пробормотал:
– Танаквиль? Чародей? Так это он вас послал? Условия сделки не выполнены, сроки не соблюдены, и я…
– Лонс! – предостерегающе воскликнула Рора.
– Тихо! – прикрикнул на нее Кессиас, но этого мгновения хватило, чтобы к Лонсу вернулось спокойствие.
– Нас связывают кое‑какие дела, – официальным тоном произнес он. – Дела личного толка, и они не окончены, так что вам нет нужды в них вмешиваться.
– А я вот в этом сомневаюсь, почтеннейший. Вы уже не закончите никаких дел с мастером Танаквилем.
– Что?! – гневно воскликнул Лонс. – Вы не можете мне этого запретить!..
– Никто больше не сможет вести никаких дел с мастером Танаквилем. Нельзя вести дела с человеком, которому в грудь всадили кинжал, Лонс.
Лонс только и смог, что ошеломленно выдохнуть:
– Как? Танаквиль убит?
Лайам напомнил себе, что перед ним – актер. Однако изумление Лонса казалось предельно искренним. Лайам был разочарован, но не очень‑то удивлен. Хотя актер ему и не нравился, Лайаму все же казалось, что на убийство он не способен. Кессиас же тем временем продолжал гнуть свое:
– Да, он убит, и потому отныне все частные дела, которые вы с ним вели, становятся моими делами.