Он поклонился, довольно вежливо и все‑таки чуть насмешливо.
– К вашим услугам, милорд эдил. Вы все‑таки решили закрыть нас?
Кессиас нахмурился, но предпочел пропустить дежурную реплику мимо ушей.
– Нет, мастер актер. Мне нужно поговорить кое с кем из вашей труппы. Где Лонс?
Актер восторженно округлил глаза, потом произнес с ироничным благоговением:
– Лонс? Наш великий герой? Лонс Великолепный? Боюсь, его светлости нет здесь, милорд эдил, но если вы подождете чуть‑чуть, то он почтит нас своим присутствием – я в этом уверен.
– Когда?
– Скоро. – Актер отбросил насмешливый тон. – Он пошел куда‑то перекусить и должен вот‑вот вернуться. Можете подождать его здесь, если хотите.
И, отвесив очередной поклон, он отвернулся и хлопнул в ладоши, давая сигнал к началу репетиции.
Кессиас мрачно посмотрел ему вслед.
– Вот его я бы с удовольствием загнал куда‑нибудь в глухомань.
– А кто это? – поинтересовался Лайам, наблюдая, как актер разводит людей по сцене.
– Кансаллус. Он пишет все их несчастные сценарии, руководит постановками и сам неплохой актер. Кроме того, он наполовину содержит этот театр, впрочем, говорят, что в кредит. Редкостный мошенник, но обладает рядом достоинств: умом, талантом, здравым смыслом. И никогда не поднимает скандала, когда я прихожу их закрывать.
В голосе эдила проскользнула нотка признательности.
– Если этот человек вам по нраву, зачем же вы их закрываете?
– Так хочет герцог. Он недолюбливает этот театр, особенно после того, как они тут начали выпускать на сцену женщин. А потому через несколько дней после праздника Урис их ждут гастроли по деревням.
Кессиас шумно вздохнул, и они, умолкнув, принялись наблюдать за репетицией. Актеры трудились над пасторальной комедией с пастушками и волшебным народцем. Плутишка Хорек играл в ней роль пьяного хуторянина. Хотя роль его была эпизодической, шут очень удачно насыщал ее юмористическими деталями, так что оба непрошеных зрителя то и дело посмеивались.
Услышав этот смех, Кансаллус подошел к ним – не забывая, впрочем, приглядывать за тем, что творится на сцене.
– Вам нравится? – поинтересовался он с деланным равнодушием.
– По правде говоря, недурная вещица.
– Да, очень забавно, – сказал и Лайам.
Услышав похвалу, Кансаллус расцвел и, повернувшись в сторону сцены, несколько раз взмахнул рукой, словно показывая актерам, что все идет распрекрасно.
– Скажите, а почему вы не поставили на главную роль ту девушку, которая вчера играла роль героини? – спросил Лайам, дождавшись перерыва между двумя мизансценами. – Она бы очень неплохо смотрелась в костюме пастушки.
– Ах, вон вы о ком! – произнес Кансаллус, закатывая глаза. – За подобное предложение я мог бы тут же стать инвалидом или вовсе лишиться жизни. Видите ли, она предпочитает играть в трагедиях, и только в трагедиях. Она считает себя великой актрисой, гениальной актрисой. Низкие комедии не для нее. Кривляться? Подмигивать? Спотыкаться и шлепаться на задницу? Никогда! Скорее она покончит с собой, чем согласится играть комедийные роли!
– Такая красотка и такая гордячка? – спросил Кессиас с сальной ухмылочкой. – Жаль. У нее чудные ножки.
Лайам согласно кивнул.
– О, этого я отрицать не могу. Ножки чудные, и фигурка, и личико. Наслаждайтесь тем, что видите на сцене, добрые господа. Потому что нигде вам больше не представится случая увидеть Рору обнаженной, и уж тем более – на ложе любви.
– Рору? – Лайаму пришло в голову, что свои поиски ему следовало начать с театра, а попавши в театр – прямо с Кансаллуса. Он все больше и больше начинал казаться ему весьма дельным и сведущим человеком.
– Да, ее зовут Рора, – подтвердил актер.