— Дверь оставьте открытой, я не буду смотреть, но в случае беды услышу ваш крик. Кроме того, отсюда я могу проследить, чтоб никто не взобрался по пожарной лестнице и не влез в окно.
— Таких опасных происшествий здесь никогда не бывало. Звонки и письма — больше ничего.
— Номы не можем рассчитывать, что и дальше они этим ограничатся, — сказал я. — Я ваш телохранитель.
— Понятно. Я — тело, вы — его хранитель.
— Приблизительно так оно и есть.
— Звучит весьма интимно, — сказала она. — Мне кажется… Да, впрочем, я уже как-то привыкла к этому, и мне даже начинает нравиться… Я чувствовала себя такой одинокой и изолированной, а вот теперь здесь вы, и я… Теперь у меня такое чувство, что вы — надежный, уверенный в себе мужчина и знаете, что делаете.
— Благодарю.
— Что собой представляет ваша партнерша? Она симпатичная женщина?
— Нет.
— Не симпатичная? — удивленно переспросила Мэрилин.
— Берта отнюдь не стремится произвести приятное впечатление.
— А к чему она стремится?
— К делу, к результату и наличным.
— Сколько ей лет?
— Где-то около шестидесяти, возможно, пятьдесят пять.
— Толстая?
— Как рулон колючей проволоки.
— Физически сильная?
— Как бык.
— Скажите, Дональд, вы ей нравитесь?
— Иногда мне кажется, что-то такое есть, — сказал я. — А иногда я думаю, что она меня ненавидит всеми фибрами души. Я довожу ее до бешенства.
— Почему же, Дональд?
— Потому что у нее своя колея рассуждений и она норовит и меня затащить туда же, а я по чужой колее ездить не намерен.
— У вас интересная, образная манера выражать свою мысль. Мне это начинает нравиться. Вообще, я сегодня чувствую себя намного лучше.
— Давайте двигайте под душ, — сказал я.
Через четверть часа телефон снова зазвонил.
— Что будем делать? — громко спросил я. — Хотите, я подойду?
— Бога ради, не надо, — откликнулась она из ванной. — Если это моя мама — и вдруг ей отвечает мужчина!.. Мне придется ей долго объяснять, кто да почему.
Не подходите, я сама отвечу.
Телефон продолжал названивать. Я услышал шлепанье босых ног, затем она проскользнула мимо меня, наспех закутанная до подбородка в махровую простыню. Правой рукой она придерживала простыню, а левой подняла трубку.
— Алло! — сказала она, и я увидел, как она одеревенела, а затем кивнула мне.
Я подошел, и она передала мне трубку. Я включил магнитофон. С другого конца провода донеслось тяжелое дыхание. Иных звуков не было.
Я сказал:
— Ты что-то зачастил сегодня, а? Как твои бронхи? Я вижу, что в тот раз я задел тебя за живое и ты жаждешь реванша. Но тебе смелости не хватает действовать в открытую, вот ты опять и взялся за свои любительские телефонные фокусы.
Мэрилин Чилан стояла рядом со мной, совершенно зачарованная моими монологами. Забыв о своем более чем скудном наряде, она глядела, как крутится бобина с пленкой. Я держал магнитофон в режиме громкой записи, поэтому она могла слышать все, что идет с телефона на пленку.
Я продолжал:
— Одно дело — пугать женщин детской чепухой, и совсем другое, когда против тебя — мужчина. Ну, почему же ты не действуешь открыто, трусливая крыса? А может, ты вообще баба, одна из тех отчаявшихся тварей, которой Господь не дал нормальной половой жизни? Или у тебя никогда не было мужика, достойного этого названия, оттого ты и рехнулась от зависти к нормальным бабам, которые спят с мужиками? Ты из тех или из этих?
В трубке раздался мужской голос:
— Ну, ты ловкач, ну, сукин сын! Погоди, я еще с тобой расправлюсь, я тебе…
На том конце провода швырнули трубку.
Я набрал номер «Службы времени».
Девичий голос произнес: «6 часов 5 минут 40 секунд. 6 часов 5 минут 50 секунд…»
Я положил трубку и отключил магнитофон.
— Все в порядке, Мэрилин, — сказал я. — Мы теперь знаем, что он — мужчина, и знаем, что он обидчив.