— Да еще и до завтрака, сволочи! — выкрикнул Одда.
— Если бы я собирался кого-то убить, я бы предпочел, чтоб он был голодным, — фыркнул Фрор.
Сердце Бренда билось так, словно было готово взорвать его грудь. Его колени тряслись от желания убежать, челюсть плотно стиснулась от необходимости стоять. Стоять со своей командой, со своими братьями, со своей семьей. Он выгнул плечи, чтобы почувствовать, как плотно они к нему прижались. Боги, ему нужно было попи́сать.
— Откуда у тебя этот шрам? — прошипел он.
— Сейчас? — проворчал Фрор.
— Мне хотелось бы умереть, зная что-то о своем напарнике.
— Отлично. — Ванстер безумно ухмыльнулся, здоровый глаз белел посреди того синего отпечатка руки. — Когда ты умрешь, я тебе расскажу.
Отец Ярви сидел на корточках в тени стены щитов, выкрикивая слова на языке Конного Народа, давая шанс Отцу Миру. Но не было никакого ответа, кроме стрел, стучащих по дереву, порхающих над головами. Кто-то закричал оттого, что стрела попала ему в ногу.
— Сегодня правит Мать Война, — пробормотал Отец Ярви, поднимая свой изогнутый меч. — Ральф, научи их стрелять из лука.
— Стрелы! — крикнул кормчий, и Бренд шагнул назад, наклоняя щит, чтобы открыть проем, через который можно выстрелить. Ральф вышел вперед рядом с ним со своим черным туго натянутым луком, тетива яростно звенела. Бренд ощутил ветерок от летящей стрелы на своей щеке, шагнул обратно и снова сомкнул кромку своего щита с кромкой щита Фрора.
Раздались пронзительные завывания, когда стрелы отыскали свои цели, и команда засмеялась и принялась глумиться, высунув языки и демонстрируя свои храбрые лица, звериные лица, воинственные лица. Бренду не очень-то хотелось смеяться. Ему хотелось пи́сать.
Конный Народ был известен своими быстрыми атаками и отходами, они запутывали своих врагов и изматывали своими луками. Но хорошо составленную стену щитов трудно пробить одними стрелами, и к тому же тот роговой лук Ральфа был даже страшнее, чем выглядел. С высоты их маленького холма у него была больше дальность, и, несмотря на годы, его прицел был смертельным. Он слал одну за другой свистящие стрелы с покрытого травой холма, спокойный, как стоячая вода, терпеливый как камень. Еще дважды команда радостно вскрикивала, когда он свалил лошадь, а потом выбил всадника из седла, и тот упал в траву. Остальные отпрянули из предела досягаемости его лука и начали собираться.
— Они не могут нас окружить из-за реки. — Отец Ярви протолкался между ними чтобы взглянуть поверх щита Одды. — Или использовать своих лошадей среди валунов, и у нас высокая площадка. Моя левая рука выбрала хорошее место.
— У меня это не первый танец, — сказал Ральф, выпуская очередную стрелу. — Они придут пешком и разобьются об нашу стену, как Мать Море о скалы.
Скалы не чувствуют боли. Скалы не проливают кровь. Скалы не умирают. Бренд встал на цыпочки, чтобы посмотреть через стену, и увидел ужаков, спрыгивающих с седел, готовящихся к атаке. Их было так много. На его взгляд, они превосходили членов команды Южного Ветра по численности примерно два к одному. Может больше.
— Чего они хотят? — прошептал Бренд, напуганный ужасом в своем собственном голосе.
— Есть время раздумывать о том, чего человек хочет, — сказал Фрор. В его голосе ужаса не было вовсе. — А есть время раскраивать ему голову. Тут как раз второй случай.
— Мы задержим их здесь! — рычал Ральф, — и когда я крикну «вперед!» мы погоним этих ублюдков с холма. Погоним их, поразим их, растопчем и оставим милосердие для другого дня, слышите? Стрелу.
Щиты разомкнулись, и Бренд уловил проблеск бегущих людей. Ральф отправил свою стрелу в ребра ближайшему из них, тот свалился, завывая и моля о чем-то своих друзей, пока те бежали мимо него.
— Спокойно, парни! — крикнул Ральф, отбрасывая свой лук и поднимая копье. — Спокойно!
Вокруг него люди рычали, плевались и бормотали молитвы Матери Войне, вздохи эхом отражались от дерева перед ними. Закапали редкие капля дождя, оставаясь росой на шлемах и кромках щитов, и Бренду теперь захотелось пи́сать больше, чем когда бы то ни было.
— О, истинный Бог! — крикнул Досдувой, когда они услышали шаги своих врагов, завывающие боевые кличи раздавались еще ближе. — Всемогущий! Всезнающий Бог! Порази этих язычников!
— Я этих ублюдков сам поражу! — закричал Одда.
Бренд выдохнул от удара, отшатнулся на полшага назад, вернулся вперед, вкладывая весь свой вес в щит, его сапоги скользили на влажной траве. Металл лязгал, стучал и грохотал по дереву. Металлический шторм. Что-то свистнуло о кромку его щита, он отнырнул, щепки полетели ему в лицо, и дьявольский изломанный голос завизжал с другой стороны.
Изуродованный глаз Фрора выпучился, когда он проревел слова из Песни Байла:
— Железные руки! Железная голова! Железное сердце! — И он слепо хлестнул своим мечом поверх стены щитов. — Ваша смерть идет, пела сотня!
— Ваша смерть идет! — прорычал Досдувой. То еще время для поэзии, но другие подхватили крик, огонь был в их глотках, огонь был в их груди, огонь был в их безумных глазах. — Ваша смерть идет!
Они не уточняли, чья смерть идет, Конного Народа или их. Это было и не важно. Мать Война распростерла свои железные крылья над равниной, и ввергла каждое сердце в тень. Фрор хлестал снова и снова, и задел Бренда под глазом навершием своего меча, в ушах у него зазвенело.
— Вперед! — прорычал Ральф.
Бренд заскрипел зубами, толкая, и щиты скрипели о щиты. Он увидел, как кто-то с криком упал оттого, что копье мелькнуло под щитом и вонзилось в его ногу, сам он все равно продолжил толкать. Он слышал голос с другой стороны, слова были так хорошо слышны, враг был так близко, всего лишь на расстоянии толщины доски от его лица. Он толкнул вверх, рубанул топором поверх щита, потом еще раз, фыркая и булькая, и лезвие во что-то попало. Мимо ударило копье, царапнуло по кромке его щита, и кто-то взвыл. Фрор боднул кого-то, нос того треснул прямо перед его лицом. Люди рычали и лопотали, резали и толкали, все сплелись друг с другом.
— Сдохни, козлина, сдохни!
Бренду в челюсть попал локоть, и он почувствовал вкус крови. В лицо ему брызнула грязь, наполовину ослепила, он постарался смахнуть ее, зарычал, зачертыхался, пихнул, поскользнулся, сплюнул что-то соленое и пихнул снова. Уклон был на их стороне, они знали свое дело, и медленно, но верно стена начала двигаться, отодвигая врагов назад, выдавливая их с холма туда, откуда они пришли.
— Ваша смерть идет, пела сотня!
Бренд видел гребца, который бил в шею ужаку. Он видел Колла, режущего ножом упавшего человека. Он видел Досдувоя, врезавшего споткнувшейся фигуре своим щитом. Он видел наконечник меча, торчащий из спины человека. Что-то отскочило от лица Бренда, и он задохнулся. Сначала он думал, что это стрела, но оказалось, что это был палец.
— Вперед, я сказал! Вперед!
Они надавили сильнее, куча рычащих и напрягшихся тел, слишком тесно сплетенных, чтобы бить топором, так что он уронил его, сунул руку вниз и вытащил кинжал, который выковала для него Рин.
— Железные руки! Железное сердце!
Ощущение рукояти в руке заставило его подумать о лице Рин, освещенном светом костра в их маленькой лачуге. Эти ублюдки были между ним и ней, и в нем закипела ярость. Он увидел лицо, грубые металлические кольца в заплетенных волосах, толкнул в него свой щит, отдернул голову назад, ударил кинжалом под щитом, завизжал металл, он ударил снова, рука стала липкой и горячей. Человек упал, и Бренд ступил по нему, спотыкаясь и топая, Одда помог ему удержаться на ногах, сплевывая через сжатые зубы.
— Ваша смерть идет!
Как часто он слушал, затаив дыхание, эту песню, беззвучно повторяя слова, мечтая о том, что и он займет свое место в стене, завоюет свою собственную славу? Разве об этом он мечтал? Здесь не требовалось никакого умения, только слепая удача. Не состязание благородных чемпионов, а лишь соревнование безумства. Не было места для уловок или мастерства, или даже храбрости, если только храбрость не заключалась в том, чтобы тебя беспомощного тащил поток битвы, как шторм смывает деревяшки. Возможно так оно и было.
— Убить их!
Шум был ужасным, грохот стучащего металла и колотящего дерева, и людей, сыплющих проклятиями на пределе своих изломанных голосов. Звуки, которых Бренд не мог понять. В этих звуках не было смысла. Последняя Дверь была широко раскрыта для всех, и каждый спешил к ней изо всех своих сил.
— Ваша смерть идет!
Дождь лил все сильнее, сапоги рвали траву и взбивали красную землю в грязь, и он устал, ему было больно, все ныло, но нельзя было остановиться. Боги, как ему нужно было попи́сать. Что-то врезалось в его щит, чуть не оторвав ему руку. Красный клинок метнулся мимо его уха, и он увидел рядом с собой Колючку.