Глава двадцать третья
Кавалер де Рошфор
В то время, когда Арамис под покровом ночи путешествовал по ночному Парижу, оставляя с носом соглядатаев кардинала, в те минуты, когда он был посвящаем в государственные тайны, прикосновение коих бывает так гибельно для человека, тайны, грозящие ему четвертованием, словом, в то время, когда Арамис вел активный образ жизни, все мирные парижские обыватели спали.
Спал и д’Артаньян. Лег он рано, а проснулся поздно; проснувшись же, кликнул Жемблу, с недавнего времени заменившего Планше, и приказал подать воды для умывания.
Покончив с утренним туалетом, д’Артаньян оделся, лихо заломил свою шляпу, прицепил шпагу и отправился в казармы. Посвятив некоторое время своим служебным обязанностям, он отправился в Лувр, так как там сейчас несли караул мушкетеры его роты.
Первым человеком, которого он повстречал в Лувре, был Рошфор.
– Вот те на, да это же господин д’Артаньян, собственной персоной, – криво улыбнувшись, сказал Рошфор.
– Ба! Да это сам неуловимый шевалье де Рошфор! – в тон ему отвечал д’Артаньян.
– Почему же неуловимый?
– Потому что после того, как вы науськали на меня чернь и похитили у меня рекомендательное письмо к господину де Тревилю в Менге, я никак не мог повстречать вас для разговора по душам.
– Зато я нашел вас, как видите.
– Вы и раньше находили время, когда это входило в ваши планы. Ведь это вы арестовали меня по приказу его высокопреосвященства.
– Это правда. А вы в тот раз снова вышли сухим из воды.
– Не просто, а с повышением, сударь.
– Ах да! Как я мог позабыть! Ведь вы именно после этого сделались лейтенантом мушкетеров. Стали важной птицей, господин д’Артаньян.
– Ну, вы-то сами летаете выше всех.
– Это еще почему?
– Еще бы!
– Не вижу повода для подобных утверждений, сударь.
– Вам дано право похищать людей, выслеживать их, отправлять на плаху!
– Вы, верно, сошли с ума, шевалье! Это вы чуть не отправили на тот свет господина де Варда, который, как вам, может быть, неизвестно, приходится мне родственником. А уж миледи вы и вовсе убили без всяких судебных проволочек. И к тому же не один, а со своей милой компанией головорезов.
– Я советовал бы вам выбирать выражения, господин Рошфор, когда вы говорите о моих друзьях.
– А вам, милостивый государь, следует выбирать выражения, говоря со мной. Я не полицейская ищейка.
– Еще бы! Полицейской ищейке не удалось бы так просто отправить на плаху Шалэ, как это сделали вы. Правда, для этого вам пришлось побывать в Брюсселе под видом капуцина, кажется. Но это не в счет; конечно, вы не полицейская ищейка, господин де Рошфор.
– Шалэ был государственным преступником, господин д’Артаньян.
– А несчастная госпожа Бонасье тоже, надо полагать, была государственной преступницей?!
– Во-первых, есть вещи, которых вы не должны знать, сударь, а если вы их все же узнали, то тем хуже для вас; во-вторых, кто вам сказал, что я имел отношение к какой-то госпоже Бонасье? Я в первый раз слышу это имя.
– Вы лжете, Рошфор! Вы лично руководили ее похищением в Сен-Клу, а помогал вам в этом грязном деле ее муж – мерзавец Бонасье!
– Сударь, вам должно быть прекрасно известно, что обвинить дворянина во лжи – значит нанести ему серьезное оскорбление!
– Сударь, вам должно быть прекрасно известно, что лгать в глаза собеседнику – значит позорить звание дворянина!
– Господин д’Артаньян! Вы ответите мне за это!
– А вы ответите мне за Менг, за Констанцию и за ваш подлый нрав. Я убью вас, господин де Рошфор.
– Если только я не сделаю этого раньше, господин д’Артаньян.
– Где вам будет угодно попытаться привести свою угрозу в исполнение, господин де Рошфор?
– На пустыре за Люксембургом. Там обычно безлюдно в это время года.
– Отлично. Когда?
– В пять часов.
– Согласен.
– И выберете шпагу подлиннее, д’Артаньян.