"Есть куда более ужасные способы умереть, чем просто утонуть. Твой брат это узнал, как и мой лорд-отец. И Шая, эта лживая дырка. "Золотые руки всегда холодны, а женские горячи.""
— Давай сыграем в игру, — предложил Тирион. — Так мы сможем не думать о шторме.
— Не в кайвассу, — сразу же сказала она.
— Не в кайвассу, — согласился Тирион, когда палуба вздыбилась под ним. Это приведет лишь к тому, что фигуры будут бешено летать по каюте и сыпаться на свинью и собаку. — Когда ты была маленькой, ты играла в приди-в-мой-замок?
— Нет. Можешь научить меня?
Мог ли он? Тирион задумался. Вот глупый карлик. Конечно, она никогда не играла в приди-в-мой-замок. У нее никогда не было замка. Приди-в-мой-замок — игра для детей знати, благодаря которой они учились учтивости, геральдике и кое-чему о друзьях и врагах своего лорда-отца.
— Это не… — начал он. Палубу еще раз сильно качнуло, и их швырнуло друг к другу. Пенни издала испуганный писк. — Эта игра не подойдет, — сказал ей Тирион, скрежеща зубами. — Извини, я не знаю, в какую игру…
— Я знаю, — Пенни поцеловала его.
Это был неуклюжий поцелуй, стремительный и грубый. Но он весьма поразил его. Его руки дернулись вверх и схватили ее за плечи, чтобы оттолкнуть. Но вместо этого он заколебался, а потом притянул ее к себе и обнял. Ее губы были сухими, твердыми и сжатыми туже, чем кошелек скряги. "Немного сострадания", подумал Тирион. Он ничего этого не хотел. Ему нравилась Пенни и было ее жаль. В некотором роде, он даже восхищался ею, но он не желал ее. Однако он не хотел ее ранить —;боги и его милая сестрица принесли ей достаточно боли. Поэтому он не прекратил целоваться, мягко обнимая ее за плечи. Но его губы были крепко сжаты. А Селаэсори Кхоран крутилась и содрогалась.
Наконец, он отстранилась от него на пару дюймов. Тирин мог видеть свое отражение в ее глазах. Красивых глазах, подумал он, но он увидел и кое-что еще. Огромный ужас, немного надежды… но ни капли похоти. "Она хочет меня не больше, чем я ее".
Когда она опустила голову, он взял ее за подбородок и снова поднял.
— Мы не можем играть в такую игру, миледи.
Раскат грома прозвучал совсем рядом.
— Я совсем не имела ввиду… Я никогда раньше не целовалась с мальчиком, но… Я просто подумала, а вдруг мы утонем, и я… и я…
— Это было замечательно, — соврал Тирион, — но я женат. Она была со мной на том пиру, возможно, ты помнишь ее. Леди Санса.
— Это была твоя жена? Она… она была прекрасна…
"И фальшива. Санса, Шая, все мои женщины… Только Тиша, единственная, кто когда-либо любил меня. Куда отправляются все шлюхи?"
– Милая девочка, — сказал Тирион, — и мы соединили наши сердца пред очами богов и людей. Может статься, что она потеряна для меня, но до тех пор, пока я не буду знать этого наверняка — я должен быть верен ей.
— Понимаю… — Пенни отвернулась.
"Моя идеальная женщина, — горько подумал Тирион. — Достаточно юна, чтобы верить такой наглой лжи."
Корпус скрипел, палуба шаталась, и Претти визжала в ужасе. Пенни подползла к ней по полу каюты на четвереньках, обхватила руками голову свиньи, и бормотала что-то, успокаивая. Смотря на них обеих, было трудно понять, кто кого успокаивал. Картина представлялась настолько гротескной, что должна была развеселить, но Тирион не смог выдавить и улыбки. Девочка заслуживает лучшего, чем свинья, подумал он. Честный поцелуй, немного доброты, каждый достоин такой мелочи, без разницы, большой или маленький. Он стал искать свой кубок, но когда нашел, весь ром оказался пролит. Утонуть достаточно плохо, — подумал он кисло, но утонуть грустным и трезвым — это слишком жестоко.
В конце концов они не утонули… Хотя были моменты, когда перспектива славно и мирно утонуть была весьма привлекательна. Шторм неиствовал до конца дня и захватил добрую часть ночи. Мокрый ветер завывал вокруг них и нависающие волны, словно кулаки утонувшего гиганта, обрушивались на палубу. Наверху, как они узнали позже, помощника и двух матросов смыло за борт, корабельный кок ослеп, когда котелок кипящего жира угодил ему в лицо, и капитана швырнуло с мостика на главную палубу с такой силой, что он сломал обе ноги. Внизу Хруст выл, лаял и норовил укусить Пенни, а Претти начала гадить снова, превращая тесную, душную каюту в свинарник. Тириону удалось пройти через все это, ни разу не блеванув — в основном благодаря осутствию вина. Пенни была не столь удачлива, но он кое-как придерживал ее, пока корпус судна скрипел и тревожно стонал вокруг них, как лопающаяся бочка.
Около полуночи ветер наконец стих и море успокоилось настолько, что Тирион выбрался обратно на палубу. Увиденное его не успокоило. Корабль плыл по обсидиановому морю под звездным куполом, но везде вокруг бушевал шторм. На востоке, западе, севере, юге и везде куда бы он не посмотрел, тучи поднимались как черные горы, их крутые склоны и колоссальные вершины с голубыми и синими молниями казались живыми. Дождя не было, но вся палуба под ногами была скользкая и влажная.
Тирион услышал, как внизу кто-то кричит, тонкий, высокий голос, обезумевший от страха. Мокорро он тоже услышал. Красный жрец стоял на баке, повернувшись лицом к шторму, он выкрикивал слова молитвы, подняв над головой свой посох. Посередине корабля дюжина матросов и два огненных пальца боролись со спутанными веревками и промокшей парусиной, но он не понял, пытались ли они поднять парус или спустить его. Что бы они ни делали, ему это показалось очень плохой идеей. Так оно и оказалось.
Ветер вернулся, словно шепчущая угроза, холодный и влажный, коснулся его щек, захлопал мокрым парусом, закружил и натянул алые одежды Мокорро. Какой-то инстинкт заставил Тирион схватиться за ближайшее ограждение. За три удара сердца легкий бриз превратился в завывающую бурю. Мокорро что-то прокричал, и три зеленых пламени вырвались из пасти дракона на его посохе, чтобы раствориться в ночи. Затем пошел дождь, черный и слепящий, и бак, и корма исчезли за стеной воды. Что-то огромное хлопнуло над головой и, подняв глаза, Тирион увидел, как улетает парус с двумя моряками, болтающимися на веревках. Затем он услышал треск. «О, чертова преисподняя, — успел подумать он, — это должно быть мачта».
Он нашел веревку и потянул ее, продираясь к люку, чтобы забраться вниз подальше от шторма, но порыв ветра сбил его с ног, а второй швырнул на ограждение, где он смог удержаться. Дождь, ослепляя, хлестал его по лицу. Рот вновь был полон крови. Корабль под ним стонал и рычал, словно страдающий запором толстяк на горшке.
Потом лопнула мачта.
Тирион не видел этого, но слышал. Этот треск прозвучал снова, за ним стон ломающегося дерева, и неожиданно воздух оказался наполнен осколками и обломками. Один из них разминулся с глазом Тириона в полудюйме, второй — нашел его шею, третий — прошил кожаные штаны, ботинки, бриджи (ягодицы?) и застрял. Тирион закричал. Но он крепко держал канат, держал с такой силой, какой в себе и не подозревал. Он вспомнил, как вдова говорила, что корабль не достигнет порта назначения. Вспомнив, он рассмеялся и продолжал дико и истерично смеяться, когда вокруг него ревела гроза, стонало дерево и бились волны.
Когда буря утихла, выжившие пассажиры и члены экипажа выползли обратно на палубу, похожие на бледно-розовых червей, извивающихся на поверхности после дождя. Селаэсори Кхоран был поломан сел ниже в воду и накренился на градусов десять к левому борту. Его корпус был сломан в сотнях местах, в трюме плескалась морская вода, а мачта раскололась на кусочки не больше карлика. Даже скульптура на носу не уцелела: отломилась та рука, что держала свитки. Потерялись девять человек, включая помощника капитана, двух Пылающих Пальцев и самого Мокорро.
"Это Бенерро видел в его огне?" — задумался Тирион, когда понял, что огромный красный жрец исчез. "Или сам Мокорро?"
— Пророчества похожи на полудиких ослов, — пожаловался он Джораху Мормонту. — Они выглядят правдивыми, но как только ты поверишь в них, они лягнут тебя по голове. Эта чертова вдова знала, что корабль никогда не достигнет порта назначения. Она предупредила нас, сказала, что Беннеро видел это в огне, только я решил, что это означает… Ну, да какая теперь разница?
Он усмехнулся:
— На самом деле имелось в виду, что свирепый шторм разнесет нашу мачту в дрова, так что мы можем без толку дрейфовать через Залив Горя до того, как еда закончится, и мы начнем есть друг друга. Как ты думаешь, кого зарежут первым… свинью, собаку, или меня?»
— Я думаю, самого шумного.
Капитан скончался на следующий день, корабельный кок — три дня спустя. Все, что оставшийся экипаж мог сделать, это поддерживать на плаву потрепанное судно. Принявший командование помощник капитана полагал, что они были где-то в южной части Острова Кедров. Когда он спустил шлюпки для буксировки судна к ближайшему берегу, то одна затонула, а в другой моряки обрезали канаты и погребли на север, бросив корабль и всех своих товарищей.