Лучше я поскачу на другом и так же быстро вернусь.
Он ушел. Конечно, мой вороной должен был остаться со мной ради нашей же безопасности. Нужно было узнать, что происходит в хижине нищего.
Когда все угомонились, а красильщик занялся своими семейными делами, я сказал Халефу:
— Ты не беспокойся, а ненадолго отлучусь. Хочу посмотреть, что там с Москланом.
— Ты что, с ума сошел, сиди? Ты поедешь к этой хижине?
— Да.
— Но они же убьют тебя!
— Нет уж, теперь им не удастся застать меня врасплох. К тому же убежден, что дом уже пуст. Москлана наверняка спрятали, да так, чтобы мы его не нашли.
— А ему нечего тебя бояться. У тебя ведь нет никаких прав его задерживать.
— Все это так, и все-таки он меня боится. Он стрелял в меня. Да и вообще рыльце у него в пушку. Только не говори красильщику, куда я поехал.
Если ты в ближайшее время не вернешься, я поеду следом за тобой.
— Хорошо. Так и договоримся.
Я вышел из дома. Старой дорогой ехать остерегся. Ни к чему незапланированные встречи. Поэтому повернул не на юг, а на запад, чтобы въехать в лес со стороны Кабача.
Имея северный край леса по левую руку, я мчался галопом по равнине и скоро, благодаря моему вороному, добрался до того места, где лесной массив тянулся к югу от Кабача. Тут немного поодаль я заметил группу всадников, которые удалялись от меня. Мне показалось, что это и есть именно те, кого я ищу. Нас разделяла английская миля.
— Быстро, быстро! — крикнул я своему жеребцу.
Ри прекрасно понял меня. Ему не понадобились дальнейшие подтверждения моего приказа. Конь стелился по земле как ветер. Я мог бы, сидя в седле, выпить бокал шампанского, не пролив ни капли. За несколько минут я добрался до дома на окраине села и спрыгнул с лошади. Я старался ехать так, чтобы между мной и всадниками оставалось здание, и таким образом я оказался незамеченным.
На пороге дома сидела средних лет женщина и разрезала дыню.
— Добрый вечер! — приветствовал я ее по-арабски. Она взглянула на меня вопросительно. Я повторил слова по-турецки. Она поняла меня и поблагодарила.
— Не продашь мне кусок дыни? Я очень хочу пить.
— Ради бога, господин!
Отрезав большой кусок, она подала его мне. Увидев, с какой жадностью я ем дыню, она засмеялась и сказала:
— Это я сама сажала. Только что я разрезала целую для других, но они просили не так вежливо, как ты.
— А они заплатили?
— Я не просила с них деньги, хоть бедна и живу своей бахчей, но они меня и обокрали.
— Неблагодарные! Что же они взяли?
— Мой платок. Один из них был ранен. Они его перевязали.
— Ты кого-нибудь из них знаешь?
— Сабах, нищий, был там, который в лесу живет, и Myрад, его приятель.
— А не заметила ли случаем, куда они поехали?
— Мне показалось, в Узу-Дере. Там живет родственник Сабаха, чудо-доктор. Там они, наверное, и оставят больного.
— А не говорили ли они, что за рана у этого человека?
— Он упал с дерева и лицом приложился к камню, у него выбито несколько зубов.
— Вот бедолага.
— О, не надо его жалеть. Я ведь его знаю, только имя мне неизвестно. Он предводитель наших мужчин.
— И твоего тоже?
— Нет, я вдова.
— А дети у тебя есть?
— Трое. Младший болен, у него скарлатина, а двое других пошли к воде ловить пиявок, которых я продаю этому чудо-доктору. Он платит один пара за десяток.
Бедная женщина! Какая нищенская оплата. Я вынул из кармана пять пиастров и отдал ей.
— Вот, возьми, купи своему ребенку фруктов.
Это было немного, но для нее большие деньги. Она с недоверием взглянула на меня и спросила:
— Ты мне это даришь?
— Да.
— Господин, ты так богат?
— Да.
— Значит, твое сердце так же велико, как и твой достаток. Да поможет тебе…
Последних слов я не расслышал, потому как был уже в седле. Я узнал то, что нужно, а главное, что опасаться здесь мне нечего.