Она смотрела нам вслед, пока мы выезжали из села, а из-за сарая, как мне показалось, выглядывает опасливо ее малолетний дракон.
Едва выехали за околицу, Боудеррия остановила коня и повернулась к Роджеру Тхорнхиллу.
– Рассказывай, – велела она холодно, глаза блеснули беспощадным гневом. – Ты обманул всех! Даю минуту на оправдание.
Маркус сказал нерешительно:
– А эта девка не могла ошибиться? Я с ним уже год странствую, он всегда был честен… Я ей не верю.
Роджер сидел в седле, окруженный бывшими соратниками, не убежишь, двое сняли заряженные арбалеты и взяли его на прицел, он покряхтел и проговорил, не поднимая головы:
– Она права…
Маркус вскрикнул, опережая Боудеррию:
– Точно? Ты нам врал?
– Да, – ответил Роджер, – я никакой не принц. Я самый простой воин из мелкого горного племени.
Боудеррия медленно и страшно наливалась гневом, лицо заполыхало пурпуром, а в глазах вспыхнуло пламя.
Я сказал строго, опережая ее крик:
– Ты скажи главное, зачем тебе это понадобилось?
Он поднял голову и посмотрел на меня с недоверием, потом криво усмехнулся.
– Спасибо, ваше высочество, за очень лестный вопрос.
– Ну, – сказал я резко, – не вижу ничего лестного.
– Вы не назвали меня лжецом, – ответил он невесело, – а сразу задали самый правильный вопрос.
– Тогда отвечай, – потребовал я.
– Мы воевали с бодарами, – ответил он хриплым голосом, лицо потемнело, а глаза сузились, – их было в десятки раз больше, мы дрались храбро, но потерпели поражение. В плен попали в основном раненые и оглушенные, среди них был и принц Роджер. Он уже был изранен, а бодары известны жестокими пытками, которым они подвергают вообще всех, кто попадает к ним в плен. Принц все рассказал бы… Но бодары не знали принца в лицо, и когда его начали искать среди пленных, я назвался его именем. Меня забрали в пыгочный подвал.
Я тяжело вздохнул.
– Ты пошел на подвиг.
Он нервно дернул щекой.
– Не слишком уж… Они едва приковали меня к стене и начали накалять в огне крюки и щипцы, как наши полусоюзники уренги начали наступление и ворвались в крепость… В общем, меня освободили, но я не знал, как отнесутся к принцу уренги, вдруг да захотят его удержать у себя для обмена, и продолжал называть себя принцем…
– Разумно, – одобрил я. – А потом?
– Потом, – ответил он тоскливо, – я увел большой отряд, что доверился мне, как принцу, и мы вышли из той бессмысленной войны. Если бы я им открылся, они бы оставрыи меня, разбрелись, их бы переловили и перебили. Вот потому так и остался всюду принцем… Все время хотел раскрыться, но всегда что-то мешало.
Он умолк, я окинул взглядом лица воинов, смотрят сочувствующе, перевел взгляд на Боудеррию. На ее щеках еще полыхает румянец, очень красивое зрелище, все-таки у нее нежнейшая кожа, хотя под нею и тугие мышцы, однако красиво вырезанные ноздри перестали раздуваться в необузданном гневе, жестко сдерживаемом ее железной волей.
Она бросила на меня косой взгляд, но я скромно молчу, командир у нас она, ему, то есть ей, и решать, а я что, мимо еду, мое дело молчать в тряпочку.
– Что ж, – произнесла она резко и надменно, – у нас много дел, некогда еще и привыкать к новому имени. Ты останешься Роджером Тхорнхиллом!… Все, поехали дальше.
Роджер не сразу сообразил, что это значит, а его уже хлопали по плечам и спине. Последний схватил повод его коня и потащил за собой, догоняя отряд.
Глава 7
Дорога медленно, но постоянно идет вверх, земля здесь сухая, выжженная зноем, камешки хрустят под копытами сухо и безжизненно. Овцам тоже сюда забираться не стоит, травы нет, даже муравьев не видать, что совсем уж нехорошо, они добычу умеют находить везде.
Каспар время от времени слезал с коня и ползал по дороге, хотя никакой дороги нет, а только направление, иногда говорил, чтобы продолжали путь, иногда приходилось сворачивать, но не так уж чтобы слишком.
Солнце пошло к закату, когда камней и скал стало столько, что приходилось пробираться между ними шагом, зато уже не только Каспар, но и другие замечали где прилипшие клочья шерсти, где царапины на камне, сделанные то ли когтями, то ли костяными пластинами на боках чудовищ, а в одном месте увидели даже обрывок очень толстой веревки со следами крови.
Бобик постоянно носился впереди, первым находил следы, а однажды забежал так далеко, что мы его потеряли из виду, зато услышали требовательный гавк.
Между камнями приходилось пробираться медленно, все слезли и коней вели в поводу, а затем и вовсе оставили под охраной двоих крепких воинов, а остальные пошли пешими.
Еще дважды обнаружили измочаленные обрывки очень толстых пеньковых веревок, такими только корабли привязывать к причалу, одна разлохмачена так, будто ее грызли.
я увидел сперва Адского Пса, он стоит над краем некой впадины и смотрит пристально вниз. Шерсть не вздыблена, клыки не оскалены, но выглядит настороженным и готовым к бою.
– Будьте осторожны! – крикнул я.
Боудеррия выхватила оба меча и пошла рядом, готовая в случае надобности тут же загородить меня от опасности.
– Перестань, – сказал я вполголоса, – будешь меня телохранитить, я обижусь.
– Чего?
– Это роняет мое мужское достоинство, – ответил я сердито. – И топчет самолюбие, как петух курицу. Это я тебя охраняю!
– Почему?
– А кто из нас самочка?
– Я тебя сама убью…
Она охнула и умолкла на полуслове. С каждым шагом яма выглядит глубже, а когда остановились рядом с Бобиком, увидели целый котлован, хоть и небольшой, издали его не заметить, потому что умельцы поместили его на некотором возвышении.
Сам по себе он неглубок, совсем неглубок. Ровно настолько, чтобы не увидели те, кто вдруг да проскачет мимо.
Делать его незаметным просто необходимо, потому что там внизу громадная каменная плита, края которой уходят под наклонные стены, а на самой плите зловеще горит красным пламенем огромная пентаграмма, да еще там множество изорванных веревок все той же дикой толщины.
Края пологие, легко спуститься, как и подняться, я сказал резко:
– Бобик, сидеть!… Боудеррия, рекомендую сесть рядом.
– Размечтался, – прошипела она. – Может, и лапу подать?
– Голос уже подала, – ответил я одобрительно. – Даже без команды. Бобик, вернись и охраняй коней! И наше копытное – тоже. С места не сходить!…
Мелкие камешки должны бы посыпаться из-под ног, пока спускался в яму, но ни один не шелохнулся, что наводит на размышления. Самое простое, что сюда могли спускаться частенько, а выбираться – еше чаще, все обвалили, что могло обвалиться.
Дно, как и определил сверху, из цельной каменной плиты, края скрыты в земле, а сама пентаграмма, занимая все пространство, глубоко врезана в камень.
Я прикинул глубину бороздки пальца на четыре в глубину и на три в ширину, заполнены чем-то красным, от которого идет неприятный жар с запахом гари.
Следом спустился Каспар, ахнул.
– Что за…
Ульрих сбежал тут же следом и сказал с профессиональным интересом:
– Как точно резали! Даже не представляю… Как будто раскаленным ножом по воску. Как это можно?
– Магия, – авторитетно заявил сэр Каспар. – Сатанинская магия. А ты что думал?
Ульрих огрызнулся:
– Я думал, это ты. А что, не ты, правда?
Наверху зашелестели шаги, все окружили впадину,
Эдгар и Маркус с Роджером тоже спустились к нам, но никто не решался вступить в центр колдовской звезды.
Я обошел по краю, осмотрел стены, и без того очень пологие, нигде ни намека на норы или трещины.
– Уверены, – спросил я на всякий случай, – что именно отсюда выходило то зверье?
Боудеррия ответила с неудовольствием:
– Может, и не отсюда, сейчас прочешем россыпь этих чертовых зубов, проверим, но…
Я отмахнулся.
– Сам знаю. Только, боюсь, все намного хуже…
– Ваше высочество?
Я покачал головой, в груди в самом деле медленно нарастает свинцовая тяжесть, а чувство приближаю- шейся опасности стало отчетливым.
Однако не растет, это значит, что я попросту уже нахожусь в очень опасном месте.
– Боудеррия, – сказал я строго и предельно властно, – предупреди свою команду, что вы побывали на строго засекреченном объекте. Мы присвоим ему высшую категорию. Никто не смеет о нем рассказывать под страхом смерти!…
Она вздрогнула, подтянулась, мгновенно ощутив разницу между Ричардом и его высочеством:
– Что… что случилось?
– Здесь звери не вылезают из нор, – сказал я со злостью. – Их перебрасывают из… скажем, из очень недружелюбных к нам мест.
Она охнула:
– Колдуны?
– Не обязательно, – ответил я.
– Но как же, – запротестовала она, – чтобы заставить монстров повиноваться, нужно быть могучими колдунами!
– Зачем? – спросил я. – Достаточно поймать в ловушку, засунуть в клетку, а потом привезти и положить на такую же звезду в другом месте и… уля-ля, зверь очутится здесь.