Смутные образы начали тесниться в мозгу, я пытался вспомнить, откуда это знакомо, у меня вся голова забита разным блиповым мусором, но Хрейдмар обогнал меня, вниз идти легче, донесся его бодрый голос:
– Похоже, впереди снова стена!
– Надеюсь, – ответил я, – дверь все же отыщется. Иначе чего перли вот так наугад?
– А разве вы не всегда так делаете? – удивился он. – Ах да, простите, ваше высочество! Вы же все тщательно продумываете на целый ход вперед!.
– Да, – ответил я с достоинством, – потому что я мудер. Дверь должна быть, иначе нас эти андерграунд- ники надули. Столько спускались – и зря?
– Первый раз всегда кажется длиннее, – утешил он. – Зато обратно, уверен, покажется совсем короткой.
– Это наверх? Нуда, конечно. Бегом, вприпрыжку, на одной ножке…
Но сердце забилось чаще, то светлое пятно, замеченное магом, в самом деле оказалось освещенным участком стены, огромной, уходящей в безобразные стены пещеры.
Стена из камня, если это камень, все испещрено странными рисунками. Я как ни пытался уловить в них какой-то намек на человеческие фигурки, так и не смог, даже на самые абстрактные.
Хрейдмар приблизился и всматривался еще интенсивнее, ощутив магию, но слишком уж отличающуюся от всего, что знает, я слышал его вздохи, сопение, сам старался увидеть хотя бы фигурки зверей, рыб или насекомых, вон в Египте обожествляли даже крокодилов и жуков-скарабеев, но здесь не могу увидеть ни малейшего намека даже на лист травы или дерева, только сложнейший и чарующий геометрический узор, затейливый, вычурный, изысканный, но придерживающийся неких неизвестных мне рамок…
Хрейдмар то и дело начинал бормотать, взмахивал руками, застывал в странных позах, вскрикивал, голос становился то гулким и низким, то повышался до визга.
Я прошелся вдоль стены пару раз, в черепе что-то тупенько зашевелилось, сказал нерешительно:
– Ас-саляму алейкум уа рахматтулаху а баракатух…
Стена, мгновенно разделившись на две половинки по вертикали, не раздвинулась, а отпрыгнула в разные стороны.
Глава 12
Перед нами распахнулся дивный зал. Я замер от восторга, описать увиденное немыслимо, как красоту небесной чистоты изразцов, украшающих стены, так и плиты сказочного пола, а уж свод вообще настоящее небо, но не то, что видим с поверхности земли, а некое особое, которое можно узреть только в ниспосланном свыше сне…
Хрейдмар прошептал ошалело:
– Из меня хоть все кишки намотай на ворот, но никогда такое сложное заклинание не запомню.
Я осторожно перешагнул невидимую линию, створки остались на месте. Хрейдар с несвойственной ему суетливостью шмыгнул следом, но и его не раздавило.
Он с облегчением перевел дыхание.
– Это где мы?
– Ни за что не догадаетесь, – ответил я.
– Но безумно красиво! Здесь… совершенство!… И, что удивительно, ничего лишнего.
– Ага, – ответил я рассеянно и, подойдя к ближайшей стене, попытался понять те хитрые закорючки, но, увы, хотя и видел такие не раз, однако одно дело видеть, другое – понимать, пришлось сопеть, всматриваться тщательно, но без особой надежды, а когда обошел все стены, Хрейдмар уже стоит перед массивной дверью, четко и уверенно врезанной в камень скалы.
– А эту как?
– Не знаю, – ответил я.
– Эх…
Я на всякий случай повторил предыдущее заклинание, но не сработало, Хрейдмар начал ковырять стену кончиком меча, но проще воробьиным перышком продолбить каменную плиту.
Я порылся в памяти и сказал без всякой надежды:
– Ашхаду ан ля иляха илля ллах ва ашхаду анна Му- хаммадан расулю ллах!
Затрещало, массивная скала с надсадным скрипом, жутко протестуя, поползла в сторону. Открылся великолепный древний склеп, рассчитанный на великанов.
Хреймдар охнул:
– Это же какую голову надо отрастить, чтобы такое запомнить? И много еще дверей можно открыть этими словами?
– Очень много, – заверил я.
Он вздохнул, а я решился и вошел, осторожно ступая и затаив благоговейно дыхание.
Склеп огромен, в нем ничего, кроме… висящего в воздухе огромного гроба, тоже рассчитанного разве что на великана или даже на властелина великанов.
В то же время гроб подчеркнуто прост, никаких украшений, завитушек, орнамента. Это для простых людей, будь они принцы, короли или императоры, а тот, кто похоронен здесь, их превыше.
Хреймдар прошептал:
– У меня мурашки по коже, но не от страха… даже не знаю… странное такое чувство неистового счастья, что ли?
Я пробормотал:
– И так ему висеть здесь до Судного дня, когда Иисус, как глава Небесного Суда, призовет всех, дабы определить, кто как жил и что кому теперь причитается.
Маг промолчал, лишь поморщился, по сторонам оглядывался стесненно, что на него очень не похоже, всегда такого уверенного, вальяжного и снисходительного, даже снисходящего.
Оглядевшись, я пробормотал озабоченно:
– А вот дальше придется… гм… как-то выворачиваться.
Он быстро огляделся.
– Неприятности?
– Не сейчас, – ответил я.
– А когда?
– Когда выйдем, – объяснил я. – Нам сразу же отрубят головы.
Он охнул, вид у него был такой, что вот-вот перекрестится, но маги не знают этого жеста, он суетливо перебрал амулеты на груди, губы зашевелились, подбирая подходящие заклятия, но явно бесполезно, спросил растерянно:
– И что? От этого… отрубливания нет защиты?
– Амулеты не помогут, – заверил я и добавил чуточку злорадно: – Язычество.
– Господи! – воскликнул он. – А как же тогда?
– Не знаю, – ответил я честно. – Давай посмотрим здесь еще… Всевышний всегда дает шанс, даже не один, но редко кто даже замечает их, не то чтобы воспользоваться.
В склепе даже искать нечего, стены – сплошной монолит, в котором выгрызена эта самая сокровенная на земле пещера. Хрейдмар запыхтел, когда я осторожно высунулся в предьщущий зал, однако я еще тогда заприметил щель, что, судя по расположению, поведет еще глубже.
– Рискнем? – спросил я бодро.
Он сказал со сторонам:
– Куда? Там только ац!
– До ада еще далековато, – заверил я.
– Точно? – спросил он. – А откуда, ваше высочество, вы знаете? Или и там побывали? Может быть, мы вообще оттуда родом?
Я спросил с удивлением:
– Откуда в язычестве ад?
– Ну, – ответил он с неудовольствием, – мы все- таки в христианском мире… И даже те, кто отвергает церковь, пользуются помощью не языческих богов и божков, а противников Всевышнего.
– А, – сказал я, – понятно. – Гремучая смесь язычества и раннего христианства.
– Чуял же я, – проговорил он с тоской, – что добром это не кончится! Ну почему, почему я… зачем?… Я же маг, мое дело сидеть в высокой башне и мыслить над тайнами бытия, искать сокровенные слова, что затронут гармонию сфер и дадут ключ к могуществу!… Ну разве мое это дело вот так ползать, как ящерица, обрывая штаны и стаптывая сапоги, в щелях и расщелинах, откуда нет выхода?
– Выход есть всегда, – возразил я, – даже два.
– Какие?
Я не ответил, продолжая спускаться по трещине, явно природной, руки человеческие не касались, это видно.
– И куда мы? – спросил он наконец в спину. – Зачем?
Я ответил с неуверенностью:
– Сам не знаю точно, однако… есть мысль…
– Какая?
– Точно даже не скажу, – сообщил я, стараясь держаться пусть не слишком уверенно, что в этой ситуации будет выглядеть глупо, но хотя бы не растерянным, – не люблю все эти ощущения, мерехлюндии, смутные образы… но, возможно, это все результат сложнейших вычислений в мозгу, слишком ленивом, как вот у меня, чтобы проходить по всем звеньям поочередно, как и положено, а сразу перепрыгивая, выдающем конечный результат.
Он помотал головой, глаза совсем дикие.
– Ничего не понимаю. Я скорее поверю в удачу. Я слышал, она тоже может быть… как бы это пояснее, таким же свойством, как смелость, трусость, хитрость… А у кого-то и вообще как цвет волос или форма носа. Может быть, у вас именно это свойство?
– Бред, – отрезал я, оскорбленный до глубины души. – Хотите сказать вот так красиво, что я – полный дурак, а то и вовсе идиот?
– Ну почему же…
– А кому еще может способствовать удача? – спросил я зло. – Умным да смелым сопутствует успех. Удача – для слабых и тупых.
Он поморщился.
– Ну, вы слишком… категоричны. Я бы вот не отказался и от удачи. Может быть, потому что я не такой гордый?… Все-таки не рыцарь.
– Может быть, – согласился я. – Но я рыцарь. И хотя сам над ними подхрюкиваю и приговариваю с гордостью, что я еще то говно, но вот сейчас, когда мы одни и никто не подслушает точно, могу признаться…
– В рыцарстве?
– Ага, – сказал я, – но только сейчас. Но если кто-то заподозрит меня в рыцарстве… сразу же отопрусь, какой я рыцарь, я политик! Прожженная и циничная шкура, вот я весь такой.
Он прищурился, спросил с подозрением:
– Вы это говорите потому, что намереваетесь меня где-то здесь прибить? Чтобы похоронить свою невероятно стыдную тайну, что вы все-таки где-то в самой глубине своей темной души как бы хороший человек?