Однако отпустила и сама, видать, была довольна, что отделалась Гошкой вместо взрослого работника.
Лето набирало силу. С каждым днем прибавлялось хлопот. Зацвели травы — началась сенокосная страда. Баб и девок, почитай, всех — ворошить сено. На лугах подчас и ночевали. Скорее бы сбросить барское да взяться за свое!
Наползла, откуда ни возьмись, туча. Сверкнула молния, одна, другая, третья. Покатился гром. И хлынул дождь! А он не в пору, ох, как во вред сейчас!
В ближайшее воскресенье — Упыревы гонцы по дворам:
— Всеобщий сгон! Всеобщий сгон!
И возле конторы в железяку:
Бам! Бам! Бам!
У мужиков желваки по скулам. Бабы в крик:
— Сколь можно на господ?! Себе когда?!
А возле конторы:
Бам! Бам! Бам!
Упыревы вестники:
— Всеобщий сгон! Всеобщий сгон!
Все знают: надо идти. У Стабарина порядок строг: не явился на всеобщий сгон — сразу под плеть.
Снова звенят косы. Шелестит сено. И коли прежде смех слышался и песня озорная, тут — все молчком. Не со злостью — со злобой косят. Кажись, не траву барскую под корень срезают острой косой, а, прости господи, самих бар… И того гляди, орудие крестьянского труда обернется оружием.
Упыри господский интерес блюдут.
— Давай! Давай! — ходит с плетью каменский Упырь.
И переборщили. Что тому причиной? Лето ли трудное? Близкая ли воля? Или и впрямь к концу пришло мужицкое терпение? А может, все вместе. Только объявили Упыревы скороходы всеобщий сгон на жатву — Каменка на барщину не пошла.
Было это делом неслыханным. Старики такого не помнили.
И тут Каменка стала свидетелем другого невиданного зрелища. Прямо на мужицких хлебах, словно посланцы самого сатаны, — сразу два Упыря. Верхами. Бок о бок. На одинаковых каурых жеребцах. Ровно два уха или глаза с одного лица — не различишь.
Не только бабы, мужики испугались.
Кто послабее духом, кинулись бежать.
Однако проку и от этого жуткого видения не вышло. Видать, кончилась длинная-предлинная веревочка мужицкого терпения.
— Ну, глядите, мужики! — пригрозил один из Упырей. — Худо будет!
И все в Каменке понимали: это не пустая угроза. Действительно будет худо. По вине, какой доселе не бывало.
Глава 12
ПРИСТУПАЙ, МАРТЫШКА!
Утром в понедельник Каменка опять не вышла на барщину. С яростным отчаянием обихаживали мужики и бабы свои поля и огороды, до того пребывавшие в горьком запустении. «День, да наш, а за семь бед все ответ один», — решили мужики. Впрочем, и они и бабы поминутно оглядывались на дорогу, ведущую от Никольского. Ожидали, когда пожалуют незваные гости — хозяева.
Солнце только начало пригревать, заклубилась пылью дорога, послышался глухой постук копыт.
— Эва, родненькие, тут как тут! Потрудиться, аспиды, не дали… — проворчал Иван Митьков.
Угрожающий вид имела приближающаяся процессия. Впереди, словно раздвоившийся змеиный язык, — два Упыря. Следом — коляска со Стабарином на сиденье и Мартыном на облучке. За ними верхами десяток господских холуев.
Железка подле конторы созывала крестьян:
Бам-бам! Бам-бам!
Понуро, нехотя потянулись крепостные господ Триворовых к конторе, где обычно объявлялись все барские распоряжения и где творились суд и расправа над провинившимися.
Когда Гошка с Иваном и Марьей — не из первых — подошли к конторе, там толпились с полсотни мужиков и баб. Подле конторы, под развесистой старой черемухой, были поставлены стол и кресло, в котором расположился Стабарин. На столе, устланном твердой накрахмаленной скатертью, сверкал гранями хрустальный графин, наполовину погруженный в серебряное ведерко со льдом, и аппетитно смотрелась закуска: свежие огурчики, копченая рыбка, ветчина и прочие деревенские деликатесы. На рюмку, тоже хрустальную, хоть и не гляди! Разноцветные ослепительные блики разбрызгивались по сторонам.