— У них, что ли, был пожар?
Гошку осенило, и он отчаянно смело вмешался в разговор:
— Да, барыня, нас подожгли…
— Нет, правда? — живо обернулась молодая хозяйка.
— Истинная, барыня! И знаете ли, при каких ужасных и загадочных обстоятельствах…
— Ну, уж? — усомнилась барыня, явно заинтригованная Гошкиными словами.
— Поверите ли, барыня, тому предшествовало таинственное убийство…
— Безумно интересно! — сказала вполне искренне молодая барыня. — Обо всем сегодня расскажешь! Приходи после обеда. Скажи, я велела.
— Слушаюсь, барыня! — низко поклонился Гошка, радуясь, что отвел грозу от Аннушки, и боясь думать о том, чем это обернется для него самого.
— Ну, идем же! — совсем другим, недовольным и капризным тоном обратилась она к Аннушке. — Вечно с тобой происходят истории.
Гошка с ликованием поймал благодарный взгляд Аннушки.
Деду и Прохору, хочешь не хочешь, пришлось сказать о приказе явиться в барский дом после обеда.
— С чего бы? — насторожился Прохор.
Сбивчиво и преуменьшая свою роль, Гошка поведал о происшедшем.
— Эх, солдатик! — с горечью заметил Прохор. — Не стерпел, сунулся, куда не след. Ну, а, как говорится, коготок увяз — всей птичке пропасть. Упреждал тебя…
— Может, забудет? — высказал предположение дед Семен.
— Едва ли… — усомнился Прохор. — Изнывает барынька от безделья. Ей любая байка — развлечение. А он, — кивнул на Гошку, — похоже, вовсю распустил хвост. Где уж тут позабыть?
Порешили так: Гошка после господского обеда идет в дом и докладывает, кому попадя, явился, мол, по барынину приказанию. Надежды тут две: авось не в пору придется — отошлют, а там видно будет. Или, того лучше, попросту шуганут из дому, не докладывая барыне, — с него тогда вовсе спросу нет.
Хитроумный план, однако, потерпел провал. Седовласый старик, триворовский дворецкий Петр, к которому адресовался Гошка, выслушав, с сомнением оглядел его, однако сказал:
— Велено так велено. Подожди тут. Доложу.
Через минуту вернулся:
— Иди. Да оботри ноги, говорун. Не в хлев зван.
— Куда идти-то?
— Следуй за мной. И запоминай дорогу. Тебе, похоже, по ней ходить и ходить… — дворецкий сделал многозначительную паузу, — покудова сапоги не стопчешь.
— Разве плохо тут? — решил разыграть простачка Гошка.
— Везде хорошо, где нас нет.
Гошка с любопытством озирался вокруг. Дом был богаче тех, в которых прежде доводилось бывать с дедом. Дворецкий провел Гошку через два помещения непонятного назначения и большую двухсветную залу в комнату барыни. Голубые шелковые шторы на окнах, голубая атласная обивка резного золоченого диванчика, где позолота перемежается с голубым и белым, на полу и стенах — голубые ковры и того же стиля и расцветки рабочий столик на резных ножках, трюмо с тремя высокими зеркалами и большой, должно быть платяной, шкаф. Обстановку довершали два кресла и несколько стульев. Барыня, одетая в светлое платье, сидела в одном из кресел, другое занимала с книжкой на коленях Аннушка.
Барыня оглядела Гошку с головы до ног и брезгливо заметила:
— Боже, как ты грязен! Иди, Петр, — отпустила дворецкого. — Ну, так что у вас там стряслось в Москве?
— Это, барыня, — заставил себя оживиться Гошка, — целая история…
— Так рассказывай же!
Гошка поклонился и начал:
— Конечно, мы многого не знаем и о ином можем только догадываться, но, как говорят, лето одна тысяча семьсот пятого года в итальянском городе Кремоне было особенно прекрасным…
Барыня и Аннушка, точно по команде, недоуменно воззрились на Гошку.
— Да, да, — продолжал он храбро, — как ни странно, история, приключившаяся с нами, началась в Италии примерно сто пятьдесят лет назад.
Вот когда пришли на помощь Гошке книжки, приобретенные на Сухаревке и других московских книжных развалах! Он сочинял. Смело и вдохновенно.