— Только не уходи, — прошу я, позволяя таблеткам
действовать на мой организм и снимать с меня эту
стонущую боль, ломающую каждую мышцу тела.
— И не собирался, — отвечает он, и я слышу уже его
через пелену сладкого забытья. Счастье наполняет
меня изнутри, и я могу себе позволить расслабиться, ведь я за ним как за нерушимой стеной. И это самое
сильное чувство в мире, как и моя любовь. А теперь
она наша. Только поверит ли он в неё когда-нибудь?
Eighteenth
Первое, что я ощущаю, это как кто-то перетягивает
мою руку, и невольно дергаюсь, тут же слыша тихий и
ласковый голос Ника:
— Потерпи немного, ещё чуть-чуть осталось.
Я приоткрываю глаза, видя, как он обматывает мою
левую руку свежим белоснежным бинтом и вздыхаю.
Я, ещё пребывая в полусонном состоянии, могу только
насладиться его уверенными движениями и
улыбнуться, с какой заботой он завязывает тесемки, поднимая на меня голову после окончания.
— Насколько там всё ужасно? — шёпотом спрашиваю
я.
— Уже намного лучше. Думаю, через пару дней мы
снимем швы, — отвечает он, садясь на край постели
рядом со мной.
— Как себя чувствуешь? — интересуется он.
— Не знаю, вроде хорошо, но в то же время не
понимаю ничего, как будто всё в тумане, — честно
отвечаю я.
— Это от снотворного, скоро пройдет, — на его слова
я удивленно приподнимаю брови.
— Мне пришлось вместе с обезболивающим дать тебе
снотворное, а потом Грегори вколол тебе ещё, чтобы
ты поспала, — тут же поясняет он, приводя меня в
ещё более удивленное состояние. — Во время сна
лучше всего переживать боль, ты её не помнишь, только отголоски прошлых ощущений. Но они быстро
забудутся. Ты выспалась?
— Да, такое чувство, что всё на свете проспала, — слабо улыбаюсь я, желая сказать ему этим, что я
принимаю его решения по отношению к моему
состоянию, и не собираюсь хоть как-то возражать.
— Практически, — издает Ник смешок и, опережая мой
следующий вопрос, продолжает. — Ты спала сутки
плюс ещё пару часов.
— Сутки? То есть я прогуляла занятия и...в общем, спала, — ошарашенно вздыхаю я, приподнимаясь на
постели, а он кивает, помогая мне сесть и подложить
под спину подушку.
— Да, ты прогульщица. Но ничего, завтра уже пойдешь
на занятия. Выпей, — он берет с тумбочки рядом
бокал воды и передает мне в дрожащие руки. Заметив
это, он не отпускает стакан и подносит к моим губам. Я
не отрываю от его глаз взгляда, делая глоток, затем
ещё один и ещё, пока полностью не допиваю воду.
Откуда столько нежности в нем? Как долго он её
прятал? Ведь его глаза просто излучают эти чувства, а
лицо настолько спокойное, как тогда, когда я
наблюдала за ним во сне. Он полностью расслаблен, и эта сила передаётся мне. Это красиво глубоко
впитывается моим телом, растекаясь по венам
воздушной пенкой. Но что-то не дает мне полностью
насладиться таким Ником. Моим. Любимым.
Непонятным. И в следующую секунду я понимаю, что
это за червяк, разъедающий мой мозг, и сейчас туман
рассеивается в голове, Ник это тоже подмечает.
— Что-нибудь произошло, пока я спала? — спрашиваю
я, ощущая, как он напрягся и молча отставил бокал на
тумбочку, отводя взгляд.
— Ничего такого, о чем бы тебе стоило переживать, — после минуты тяжелого молчания отвечает он.
— Ник, — тихо прошу я его мысленно рассказать мне
все, и он снова вздыхает, поворачиваясь ко мне.
— Это лишнее для тебя, но ведь ты всё равно
узнаешь. Что ж твой отец разыграл очень громкое
оперное представление в офисе Райли. Мне пришлось
приехать туда и поговорить с ним. Иначе это могло
принести последствия намного хуже, чем уже есть. Он
набрасывался на каждого из моих подчинённых, требуя тебя или меня. Он кричал ругательства, разбил
несколько дверей, да и бросал всё, что попадалось
под руку. Не следовало ему оставлять пропуск с
последней встречи в нашем офисе. Он им и
воспользовался. Райли пришлось его немного
успокоить и припугнуть пистолетом, потому что он
готов был драться с ним.
— Что? О, господи, — шепчу я, закрывая глаза, представляя этот ужас, и чувствую насколько мне
стыдно за то, что в эту историю посвящено слишком
много людей. За отца стыдно. За его поведение. За
эту распущенность и погром, который он устроил. За
себя. За то, что позволила, вообще, произойти этому.
— Мне пришлось сказать ему, что если ещё раз
приблизится к тебе, то мне ничего не останется, как
подать на него в органы опеки и заявить в полицию о
насилии в семье, — продолжает Ник топтать мою
испаряющуюся с каждой минутой любовь к отцу, некое
понимание и возможно прощение. Ничего, только
неведомый страх рождает в груди. И я открываю
глаза, смотря на Ника, пока в глазах скапливаются
слезы.
— Почему? — спрашивает он. — Почему сейчас ты
решила плакать? Почему?
— Потому что это ужасно...всё, что происходит, не
поддается логике, понимаешь? Мне отвратительно
понимать, что это мой отец, который пел когда-то мне
колыбельные на ночь. Он был другим, совершенно
другим человеком, а не тем, который позволяет себе
такое. Я в шоке от его поведения, и мне неприятно
знать, что вина лежит на мне, — сбивчиво объясняю я.
— В жизни мало логики. Людьми ведут минутные
страсти и желания, и они их не умею контролировать.
И он не смог. Нет, не смотри на меня так, я не
оправдываю его, потому что я тоже едва мог держать
себя в руках, когда разговаривал с ним. Но я хочу, чтобы ты понимала это, — говорит он, беря мою
прохладную руку и согревая своими.
— Не могу понять, — мотаю я головой. — И я даже не
знаю, что мне дальше делать, ведь я должна
вернуться домой, встретиться с ним и я...я...
— Боишься, — заканчивает он за меня, и я киваю, тяжело вздыхая, а одинокая слеза все же скатывается
по щеке.
— Да...очень...очень боюсь. Вчера даже не думала об
этом, а сейчас на свежую голову мне страшно.
Страшно видеть его таким, страшно за его
последующие действия. Страшно приближаться к
нему. Я никогда его так не боялась, как сейчас. Он
стал ещё одним участником моих кошмаров, а я их так
мечтаю прекратить.
— Ты и должна бояться, это нормально. Кошмары
пройдут, это я знаю по себе. Они отпустят тебя, когда
пройдет время и не будет никаких раздражителей, напоминающих об этом. Сейчас первый стресс
прошел, и теперь ты можешь анализировать все
яснее, но тебе нет нужды ехать туда. Ты можешь
остаться тут. Со мной, — говорит он, и я поднимаю на
него голову.
— Но как долго, Ник? Ведь я и это теперь понимаю, что я чужая тут...в твоем мире. Как долго мы будем
жить этой иллюзией? Хотя я и не хочу думать об этом, но завтра для меня призрачно. И я просто...просто не
знаю, а она была полностью права, — я вынимаю
свою руку из его, замечая, как Ник сжал губы и явно
разозлился. Но это правда, наша грязная правда, в
которой мы купаемся и нет вариантов на свежий
источник.
— Кто она? — требовательно спрашивает Ник, а я
кривлюсь на его вопрос, уже коря себя за свои слова.
— Не важно.
— Важно. Кто она? — уже повышает он голос.
— Лесли. Она сказала, что мы разные и была права.
Ты ведь не можешь без своего мира, а я не могу
шагнуть в него, потому что ещё больше теперь боюсь
боли, — тихо отвечаю я.
— Что? Она не имела никакого права открывать свой
рот! Сука! Ни черта она не была права. Я сам решаю, что для меня приемлемо, а что нет. И если я сказал, что ты будешь тут, то ты останешься тут, на столько
насколько потребуется. Уволю её, — он резко встает, и я вместе с ним подаюсь вперед, успевая схватить
его за руку.
— Нет, не надо. Мы просто болтали, потому что я не
знала даже, что думать...ты ушёл, а я...мне не с кем
обсудить это, только она. И я многое поняла. Не
увольняй её, я не хочу, чтобы она из-за моего языка
пострадала. Ведь это я спрашивала, а ей пришлось
отвечать. Пожалуйста, забудь об этом и не говори ей
ничего. Пожалуйста, — прошу я, смотря на него с
мольбой.
— Ты не понимаешь, что она не имеет никаких прав
лезть в мою жизнь. Ей не разрешено ничего с тобой
обсуждать хоть что-то о моей жизни. Ничего. А она
нарушила это правило и теперь обязана быть