нарушила это правило и теперь обязана быть
наказанной. Обязана, таков устав нашего мира, если
ты хочешь ещё поговорить о нём. Каждая оплошность
равняется наказанию. А она в моем подчинении, она
подо мной, поэтому это моя обязанность.
— Но разве в обычной жизни, вот такой домашней, это
тоже должно быть? Почему нельзя простить, ведь я
виновата, только я, Ник.
Он не отвечает, а лишь смотрит на меня, обдумывая
мои слова, и опускается на постель, качая
отрицательно головой.
— У нас нет понятия обычная жизнь и тематическая.
Она одна. И если женщина нижняя, то она нижняя во
всем, даже в домашних делах. У нее нет прав, только
желания её Мастера. Если я не сделаю этого, то
потеряю часть себя, — произносит он.
— Но...
— Ты уже сутки не ела, и сейчас тебе следует
позавтракать, хотя время обеда. Поэтому пройди в
ванную комнату и приведи себя в порядок, а затем не
переодевайся...я буду ждать тебя за столом, — обрывает он меня, вставая и помогая мне подняться
на ноги. Но я едва могу их чувствовать, словно они не
подчиняются мне, и я хватаюсь за плечи Ника, а он
поддерживает меня за талию.
— Привыкни, — говорит он, и я поднимаю на него
голову.
Я смотрю на его лицо и не могу понять, как так
получилось, что я открываю в себе новые и новые
краски любви к нему. Безумная нежность его взгляда
очаровывает меня, и я не могу оторвать глаз от
темного шоколада, такого вязкого и жгучего, что
мурашки покрывают кожу. А я сам словно ощущаю
сладкий вкус на губах.
Ник поглаживает меня по спине и, наклоняясь, оставляет поцелуй на лбу, а затем прижимается к
моему виску, крепче стискивая меня в объятьях. Я
слышу его глубоко дыхание, и оно дает мне ещё
больше ярких точек перед глазами, которые я
закрываю, чтобы отдаться полностью этой ауре, созданной только нами.
— Мишель, всё будет хорошо, — заверяет он меня.
— Спасибо, — шепчу я, и он поднимает голову, удивленно распахивая глаза и желая сказать мне что-
то, но я мотаю головой, прикладывая пальцы к его
губам. Он замирает, а я наслаждаюсь их бархатистой
мягкостью. Ни у кого нет таких нетронутых райских губ, как у него. Ни у кого они не были такими запретными, даже греховными, но я знаю их, словно это мои губы.
— Нет, Ник, просто помолчи и послушай. Я ни разу за
все время не поблагодарила тебя за то, что ты
делаешь, за то, что ты был рядом. Я просила тебя, умоляла, но не думала о том, что ты чувствуешь. Ты
был прав, я не думала о тебе. И ни разу не
остановилась, чтобы поблагодарить. Просто сказать: «спасибо». Спасибо, что ты есть. Спасибо, что был со
мной...спасибо, Ник. Прими мою благодарность и не
возражай. Потому что я хочу это сделать. Потому что я
не знаю, что было бы со мной, если бы тебя не было
рядом, — тихо произношу я, лаская рукой его щеку, проводя подушечками пальцев по мягкой щетине и
любя его. Вот так тихо и незаметно.
— С тобой бы ничего этого не произошло, если бы
меня не было, — отвечает он, но я снова качаю
головой, улыбаясь непониманию моих чувств к нему.
— Марк ведь был прав, это моя вина и только моя.
— Нет. В этом нет ничьей вины, это просто случилось.
Вот так, как восходит солнце и садится. Я умолчала, но ведь то было твоим решением. И я его уважаю, Ник.
Я принимаю его. И я никогда...ни за что на свете бы не
пошла против него. Я услышала тебя.
— Мишель, ты не понимаешь...
— Я всё понимаю, Ник. Да, может быть, до каких-то
взрослых суждений и опыта мне ещё расти. Мне
девятнадцать, и я понимаю всё, буквально всё. А
лучше всего я понимаю саму себя. Ведь до этого, пока
ты не появился, я была в каком-то ограниченном мире.
И эти ограничения я установила сама. Потому что
боялась. Безумно боялась довериться и увидеть
предательство. Шла по бесцветной дороге куда-то. И
появился ты такой яркий, неординарный...сильный.
Всё рухнуло. Всё вокруг меня рухнуло, Ник. И я не
жалею, ни капли не жалею ни о чем. И сейчас я
понимаю, что боль — это ничто по сравнению с
пустотой. Когда внутри пусто, то ты ничего не
почувствуешь, даже боли. А пусто во мне, когда нет
тебя. Ты заполняешь собой меня. Я не чувствовала
боли, когда шла к тебе, совсем ни крупица. Хотя я
знаю, что я...я могу вытерпеть её, но не могу точно
сказать как глубоко, как долго я смогу это выдержать.
Я не знаю своих максимумов.
— Мишель, боль бывает разной. Боль может вознести
тебя к небесам или же бросить тебя вниз на землю.
Боль многогранна. Её палитра поразительна: от
черного до ярко-алого. То, что испытала ты, это
насилие. Это не та боль, которую дарю я. Потому что
моя боль...она прекрасна. Она другая, такая же, как и
ты. Неповторимая. Иногда спокойная и ласковая, иногда невероятно сильная и жгучая. Иногда мягкая, как прикосновение шелка. Но это всё боль. Не нужно
бояться слова. Нужно бояться своих ощущений и тех
людей, которые приносят её неправильно.
— Ты настолько сильно любишь её?
— Я она и есть. Я воплощение этих ощущений. Там, где я всегда присутствует боль. Я несу в себе её.
Наверное, это мое клеймо или же дар. Я не знаю, но я
уверен...точно знаю, что до чего я не дотрагиваюсь, это сразу же испытает боль. Даже ты. Я пришел в
твою жизнь и подверг тебя опасности. Хотя я мечтал о
ней, но не сейчас. Сейчас это стало с тобой рядом
лишним, но я не могу ничего с собой поделать. Она
мне необходима так же, как и ты.
— Ник, почему?
Он отводит он меня потемневший взгляд и глубоко
вздыхает.
— Давай поговорим об этом в другой раз. Сейчас иди, тебе нужно привести себя в порядок. Тебе нужны
силы. Тебе нужна энергия.
— Но я хочу знать, Ник.
— Я расскажу тебе, но только сначала наберись
немного жизненной энергии, а потом я обещаю, что
расскажу тебе и отвечу на твой вопрос, — он
отступает от меня, оставляя одну в своих страхах, и
указывает головой на дверь ванной комнаты.
— Я думаю, пришло время нам поговорить открыто.
До этого мы ни разу не сказать всё точно и четко. И я
готов к своим решениям. Только вот я хочу увидеть и
от тебя...я буду ждать от тебя шага. Потому что у меня
больше нет вариантов, как только ждать. Но не сейчас.
Встретимся за столом, — с этими словами он
разворачивается и выходит из спальни.
Я медленно иду в сторону ванной и закрываю за собой
дверь. Снова я в его футболке, уже свежей. Но я не
могу сейчас отдаться этим открытиям. В голове до сих
пор стучат его слова, его любовь к этой боли. Словно
она живое существо, которое искореняет души и
зажигает их. Я никогда не думала...не относилась к
ней так, как он. Но его тембр такой страстный и мягкий
говорит о многом. Разве он откажется ради меня от
нее? Сможет ли пересилить эти желания? Зачем он
это делает? Почему именно бьет и что от этого
чувствует?
Эти вопросы я жажду ему задать, чтобы понять его.
Хочу глубже войти в его жизни и остаться в ней
навсегда. До последнего вздоха не давать его душе
снова заполонить себя этим черным дымом, который
он излучает. Ведь я знаю наверняка, что он был бы
прекрасным спутником по всей жизни, если бы не был
тем, кого сделал его отец. Неужели гены и правда, так
сильно передаются детям, только ещё ожесточённее
проявляясь в нас? Неужели я когда-то буду такой же, как отец или же мать? Никем в этом мире, с мыслями
только о деньгах и светской жизни. Но я другая, никогда не понимала этого, всегда хотелось играть с
другими детьми. Смотрела на них и завидовала, что
им все можно. А мне нельзя испачкать белых туфелек.
Возненавидела с детства эту всю роскошь, хотя все же
не могу противостоять желанию выделяться.
Отвратно смотреть на себя в зеркало и понимать эту
правду. Отвратно чувствовать себя грязной от своих
мыслей, и не суметь очиститься от неё.
Я открываю кран и, стараясь не намочить бинты, беру
полотенце и обмакиваю его в воде, поднося к
бледному лицу.
Почему я? Почему из всех девушек, он выбрал меня и
так точно попал в цель. В мое сердце, которое никогда
не сможет уже биться ровно рядом с ним.
Не знаю, но попытаюсь всеми силами узнать и жить с
этим. Попытаюсь, ведь и мне другого не остается. Я
выбрала его, и должна теперь доказать ему, что
никогда не предам. Это не только слова, но и я сама.