отцом из-за меня? — его голос настолько серьёзен, что я кривлюсь на него, не желая продолжать этот
колючий разговор.
А что мне делать? Я хочу быть с ним, не могу
разорваться, и я выбрала Ника, как главного человека
в моей жизни. У меня нет выбора. Никакого выбора, только наступить на семейные ценности, отцовский
авторитет и поступить так, как я сама хочу. Ведь
раньше я только плыла по холодному течению, и
руководили этим потоком мои родители. А
сейчас...сегодня я решаю сама за себя. Я готова взять
ответственность за свои поступки.
— Это мои проблемы, — я передёргиваю плечами и
поднимаю голову, невидящим взглядом смотря на
огоньки пламени в камине напротив.
— Крошка, — выдыхает Ник, а я сжимаю зубы от
глухой досады на его нежный тон.
— Мишель, — уже громче зовёт он меня, и я, нехотя, поворачиваюсь к нему.
— Ник, какая разница, кто мне звонил, какие будут
проблемы у меня? Я сама разберусь с ними, тебя это
не касается, — довольно резко произношу я, а он
крепче сжимает ножку бокала.
— Снова, — он усмехается и поднимает голову к
потолку. — Снова, черт тебя возьми, не касается!
— А что...что ты можешь сделать? Ничего, поэтому
прекрати так возмущаться и давай продолжим
ужинать, — я прикрываю глаза на секунду, а мой голос
звучит пусто и обречённо, потому что сил больше не
осталось спорить с ним. — Я разберусь.
— Как? Расскажи мне, как? — властно требует он, впиваясь в меня характерно острыми говорящими
глазами.
— Скажу, что была у Сары. Это не впервой. Скажу, что
батарея разредилась, или же придумаю что-то ещё, — перечисляю я, а он прищуривается, наблюдая за
моими нервными действиями, такими как
прокручивание бокала пальцами.
— Вы с ней помирились?
— Нет. Но это не помешает мне соврать, — пожимаю
я плечами.
— Почему? Ты до сих пор ей ничего не простила? Я же
говорил тебе...
— Хватит, Ник! И почему ты так защищаешь её?
Почему так стоишь на её стороне? Бесит, — перебиваю я его и отшвыриваю от себя салфетку, бросая её на стол.
— Мишель, тебе не стоит ревновать к Саре. Тебе
нужна она, вы знакомы слишком долго, чтобы
обходиться друг без друга, — его авторитетный тон с
сурового меняется на более ласковый, но это ещё
больше выводит меня из себя.
Мне ужасно хочется расплакаться от вопиющей
несправедливости. Почему? Почему он так к ней
относится? А я неоднократно получаю от него только
дерзкую агрессию, изредка грубую ласку и совершенно
непонятное будущее? Что между ними было или же
осталось?
Обида. Она, как кислота, разъедает глаза, что они
слезятся. У меня есть возможность спрятать слезы, лишь отвернувшись от него, а лучше убежать. Только
вот я не хочу больше бегать.
— Я не желаю больше говорить о ней. И мне
противно. Да, Ник, знаешь, мне противно постоянно
слышать, с какой ты особой нежностью говоришь о
ней. Мне неприятно неоднократно сравнивать это
отношение к ней и ко мне. За что? Почему со мной ты
не можешь быть таким же, как с ней? Почему не
смеёшься со мной, не сидишь в ресторане...забудь, — я отмахиваюсь от него и подскакиваю со стула.
Во мне бушует адреналин так сильно, что хочется
взять, например, вазу и немедленно бросить в него.
Или попрыгать. Необходимо деть куда-то эту
чрезвычайно неприятную дрожь тела.
— Крошка, какая ты опасная в период ревности, — его
глухой смех отдаётся болезненным стуком в висках, что я сжимаю руки в кулаки от неукротимой злости и
резко разворачиваюсь, идя в спальню.
Не знаю, что я буду делать. Не знаю, как
контролировать эти безрассудные чувства внутри. Это
неприятно и необычно. Они чужие, не для меня.
Любовь не для меня, она выбивает почву из-под ног, невольно заставляет разум отключиться и стать
отупевшей белкой, готовой за орешек продать душу.
Не могу и люблю.
Я останавливаюсь посреди спальни, и вся злость
мигом улетучивается. Веду себя, как избалованная
принцесса, которой не разрешили съесть кусочек
торта. И от этого теперь стыдно. Я сажусь на постели
и рассматриваю свои кеды...его кеды, которые он
купил мне. Кем я стала? В кого быстро превратилась?
Разве об этом я мечтала?
Моя безнадёжная любовь к нему постепенно
разрушает меня по кусочкам, делая совершенно
неадекватной. Как люди так живут, да ещё и радуются
этим чувствам? В них нет ничего необычайно
красивого.
— Успокоилась? — мягкий сочный голос раздаётся от
двери, а я даже не поднимаю голову, чувствуя себе
ещё больше идиоткой.
— Это ты виноват, — бубню я себе под нос.
— Согласен. Это моя вина, что ты даже понятия не
имела о своём бешеном темпераменте до моего
появления. И я рад был сделать это историческое
открытие, — Ник проходит ко мне и садится рядом.
Я круто поворачиваю к нему голову, видя лукавую
улыбку и смеющие глаза, заставляющие меня
невольно усмехнуться и вернуться к любованию
кедами.
— Итак, вернёмся к разговору. Мишель, меня
непосредственно касается все, что происходит в твоей
жизни. Мне кажется, я уже раз показал тебе, что может
быть за твои слова и заверения. Я несу за тебя ответ, даже перед твоим отцом. И я даже подумать не могу, что тебе достанется от него за твоё решение и мой
эгоизм. Поэтому я не вижу другого выхода, кроме... — он внезапно замолкает и тяжело вздыхает.
Моё сердце начинает дико биться в навязчивом страхе
от досрочного расторжения нашей тайной связи. Я
резко поворачиваюсь к нему, заметив хмурое лицо и
неприятные ощущения, что он словно сейчас
принимает особо важное решение только для него.
— Кроме? — надрывистым шёпотом напоминаю я.
— Кроме как сказать ему правду. Ты со мной, вот и
все. Я объясню ему, что не хотел бы, чтобы это стало
достоянием общественности.
Его слова эхом отдаются в груди, и я то открываю рот, то раскрываю в глубоком удивлении этому решению.
Господи, пусть это будет та же самая затяжная
болезнь, от которой мучаюсь я. Пожалуйста, не
забирай его. Дай мне безграничные силы сделать его
только своим.
— Нет, — мой негромкий и бледный голос проносится, как раскатистый гром в спальне, и Ник приподнимает
брови.
— Нет, не надо. Я не хочу, чтобы ты открывал наши
отношения, пусть останется все так, как и есть, — добавляю я.
— Что?
— Я не хочу, чтобы отец знал, что ты и я
связаны...постелью. Да и, вообще, что между нами
хоть что-то есть. Тогда будет ещё хуже.
— Ничего не понимаю. То ты против тайных
отношений, то теперь полностью за. Объяснишь? — нотки в его уникальном тембре мгновенно
превращаются в ледяные стрелы, пронзающие меня.
Ещё бы, я представляю, насколько ему было сложно
даже произнести это, и в итоге получить отказ.
— У меня нет слов, чтобы объяснить это, но я тебе
благодарна за то, что решил мне помочь. Я
справлюсь, для меня это не ново. Отец поорет и
успокоится, возможно, запретит снова выходить из
дома по вечерам, но и в этом случае я найду выход, — поясняю я.
— Ты же знаешь, что у него проблемы? — жёстко
спрашивает он, и я киваю.
— Компания тонет быстро, половина...уже больше
работников уволены, — продолжает он, а я сглатываю
от неприятного подтекста этого разговора.
— Есть надежда? — выдавливаю я из себя.
— Нет, сейчас кризисная ситуация с ценой на нефть, компания работает себе в убыток. Максимум месяц, а
то и меньше, — спокойно произносит он, а я кривлюсь
от новостей.
— Понятно, — слабо говорю я и отворачиваюсь от
него.
— И ты ничего не попросишь? Никакой помощи, как у
Райли? — едко спрашивает он.
— Нет. Ты бизнесмен, ты уже просчитал все за и
против. И если ты ничего не делаешь, значит, это
гиблая компания, — бесцветно отвечаю я.
— Ты же понимаешь, что твой отец останется без
работы. Если учесть его возраст, то ему сложно будет
найти такое же высокооплачиваемое место в Торонто.
Вся роскошная жизнь, которую ты вела, закончится. Не
будет дорогой одежды, украшений...
— Что ты от меня хочешь?! Чтобы я умоляла тебя
вложить деньги в компанию или же взять на работу
моего отца? Зачем ты говоришь об этом? Я осознаю
все последствия, буквально все, и я проживу без этой
мишуры! Да я буду рада! Ни за что на свете я не стану