Картиныэтивозникали и исчезали, быстрые как
мысль. Вот верхом на необузданном скакуне он летит посказочно
расцвеченнымпустыннымпросторамАризоны;ачерезмиг уже
глядит сквозь мерцающий жарвниз,вДолинуСмерти,вгроб
повапленный,илиплыветнавеслахпо стынущему океану, где
высятся и сверкают под солнцемгромадыледяныхостровов.Он
лежитнакоралловоматолле,где кокосовые пальмы подступают
вплотнуюкворкующемуприбою.Голубоватымпламенемгорят
останкидавным-давнопотерпевшегокрушениекорабля,ив
отсветах женщины танцуют хулу, и раздаются варварскиелюбовные
кликипевцов,поющихподзвонукулелеигрохот тамтамов.
Чувственная тропическаяночь.Вдалеке,средизвездтемнеет
кратеркакого-товулкана.Надголовой плывет бледный лунный
серп, и низко в небе горит Южный Крест. Мартин был точноарфа:
все,чтоонвжизниузнали что стало его сознанием, было
струнами, а нахлынувшая на негомузыка--ветром,бьющимв
струны,иструныотзывалисьвоспоминаниями и грезами. Он не
просто чувствовал. Ощущения облекались в форму, цвет, сияние, а
воображение,разыгрываясь,дерзковоплощалоихвнечто
возвышенное,волшебное. Прошлое, настоящее, будущее смешались;
и Мартина несло, покачивая, по необъятному тепломумиручерез
доблестные приключения и благородные дела, к Ней и с Ней, да, с
Ней,и он завоевывал ее, и, обхватив одной рукой, влек в полет
через королевство своей души.
И Руфь, глянув через плечо, увидела отблески этого наего
лице. Лицо преобразилось, огромные глаза сияли на нем, и сквозь
завесузвуковсозерцалитрепетныйпульсжизни, исполинские
видения; созданные самимегодухом.Онапоразилась.Грубый
нескладныйневежа исчез. Плохо сшитое платье, руки в ссадинах,
обожженное солнцем лицо остались, но казалисьтеперьтюремной
решеткой,из-закоторойглядитвеликаядуша,безмолвная,
бессловесная, оттого что не умеетвыразитьсявслух.Тобыло
мимолетноеозарение,в следующий миг Руфь опять увидела перед
собойнеотесанногопарняипосмеяласьнадприхотьюсвоей
фантазии.Но что-то от этого мимолетного впечатления осталось.
ИкогдаМартинупришлапорауходитьионсталнеуклюже
прощаться,она дала ему почитать том Суинберна и еще Браунинга
-- слушаякурсанглийскойлитературы,оназанималась
Браунингом. Он благодарил, краснея и запинаясь, и таким казался
мальчишкой,чтоволнажалостиподняласьвней,жалости
неодолимой,поистинематеринской.Онауженепомнилани
неотесанногопарня,ниплененнуюдушу,и мужчину, под чьим
по-мужски жадным взглядом ей сталосладкоистрашно.Сейчас
передней был просто мальчишка. Шершавой, заскорузлой рукой он
жал ей руку и говорил запинаясь:
-- Самый замечательный день в жизни.