Он стал
наконец самим собой,поначалусознательноирасчетливо,но
вскореувлекся -- и радостно творил, воссоздавал перед глазами
слушателей ту жизнь, какую знал, какою жил сам. Вотонматрос
наконтрабандистской шхуне "Алкиона", перехваченной таможенным
катером.Онсмотрелтогдавовсеглазаитеперьможет
рассказать,чтовидел.Ион,рисуетпередслушателями
беспокойное море, ксуда,иморяков.Онпередаетимсвою
зоркость, и все, что видел он, они увидели наконец его глазами.
Какистинныйхудожник,отбирает он самое нужное из множества
подробностей и набрасывает картины жизни, пламенеющие светоми
яркимикрасками,инаполняетихдвижением,захватывая
слушателейпотокомбуйногокрасноречия,вдохновения,силы.
Минутамиихотпугивала беспощадная обнаженность его рассказа,
грубоватая речь, но жестокостьтотчассменяласькрасотой,а
трагедиясмягчаласьюмором,ипереднимиоткрывались
прихотливые повороты и причуды моряцкой натуры.
Он рассказывал, а Руфь не сводила с него изумленныхглаз.
Егожарразогревалее.Неужели до сих пор она всегда жила в
холоде, думалось ей. Хотелосьприслонитьсякэтомугорящему
яркимпламенемнеистовомучеловеку,в ком, точно в вулкане,
бурлили силы, энергия,здоровье.Тактянулоприслонитьсяк
нему,чтоона с трудом подавила в себе это желание. Но было в
ней и другое желание -- отшатнуться. Внушали отвращениеиэти
исполосованныешрамами,потемневшиеоттяжелой работы руки,
будто внихвъеласьсамагрязьжизни,икраснаяполоса,
натертаяворотничком,имогучиебицепсы.Егогрубость
отпугивала. Каждое грубое слово оскорбляло слух, а грубость его
жизни оскорбляла душу. И все равно опять и опять к нему тянуло,
и наконец подумалось: наверно, есть в нем какая-тозлаясила,
иначеоткуда у него эта власть над ней. Все, во что она твердо
верила, вдруг стало зыбким. Егонеобыкновенныеприключенияи
постоянныйрисксокрушалиусловности. Он так легко встречает
опасности,такбеззаботносмеетсявлицоневзгодам,что
кажется,жизньвовсенетребуетсерьезныхусилийи
сдержанности,она--игрушка,которойможнозабавляться,
вертеть на все лады, беспечно порадоваться ей, а потом беспечно
отбросить."Такиграйже!--кричалочто-товРуфи.--
Прислонись к нему, раз хочется, обхвати обеими руками его шею!"
Возмутительная, безрассудная мысль, но напрасно Руфь напоминала
себе, что сама она воплощение чистотыикультурыиобладает
всем,чегоунегонет.Онаогляделасьи увидела, что все
остальные смотрели на него точно зачарованные; Руфь пришла бы в
отчаяние, не заметь она в глазахматериужаса,смешанногос
восхищением,новсе-таки ужаса.