Монастырь Маульбек с двумя храмами и бесчисленными развалинами венчает скалы необычно героическим аккордом. Как драгоценный бронзовый слиток! И спит страна забытого геройства. Забыта легенда Геродота о муравьях, приносящих золото с берегов Инда. Но кто-то помнит об этом золоте. И Гэсэр-хан[306] в срок обещает открыть золотые поля людям, которые сумеют достойно встретить грядущее время Майтрейи. Век общего блага, век мировой общины, завещанный самим Буддою.
Ладакхские погонщики-буддисты перед каждой едой моют руки, голову и полощут рот. И поют звонко и радостно. И мой черный конюх начинает пляс по дороге. Идем весело. Замечаем краски и профили скал.
Те, кто строил Ламаюру[307] и Маульбек, знали, что такое истинная красота и бесстрашие. Перед таким размахом, перед такой декоративностью тускнеют итальянские города. И эти торжественные ряды ступ, как радостные светильники на турмалиновых лесках. Где вы найдете такую декорацию, как замок «Тигровая вышка», или бесчисленные развалины замков около тибетской Карну, увенчавшие все утесы? Где же страна, равная этим забытым местам? Будем справедливы и преклонимся перед истинной красотою.
Поразительно! В Ламаюру, в этой твердыне не только красной секты и даже бон, в ряду прочих изображений стоит большое изображение Майтрейи. Поставлено около 200 лет назад. Даже сюда проникло это знание. Только Майтрейя прочно связывает махаяну с хинаяной. В этом почитании соединились желтая и красная секты. Есть величие в этом почитании будущего.
Встречные караваны приветствуют друг друга. Всегда спросят: «Откуда?» Никогда не спросят: «Кто вы?» Личность уже тонет в движении. Над караваном несутся возгласы: «шабаш», т. е. «хороший конец [пути]», или «каварда», т. е. «опасность, внимание». И правда, по крутым откосам желто-гремящего Инда всегда могут быть жестокие потоки щебня, могущие срезать коня в кипень потока.
Саспул[308] – открытое, веселое место. Кругом много монастырей. При самой дороге – маленький монастырь, а в нем – гигантское изображение сидящего Майтрейи. По бокам тоже гиганты – Манджушри[309] и Авалокитешвара[310]. В переднем храме древняя каменная стела с теми же изображениями (век X или ранее). Лама при храме сознательно говорит о Майтрейе. Храм этот мало отмечен описаниями. Майтрейя стоит, как символ будущего. Но видели и знаки прошлого. На скалах – изображения оленей, круторогих горных козлов и коней.
Где мы видели такие же изображения? На камнях Северной Америки, на сибирских скалах. Та же техника, та же стилизация и то же уважение к животным. Людских изображений мало. Видели лишь одного стрелка из лука и какую-то вереницу людей, может быть, ритуальную. Через эти изображения Америка и Азия протягивают руку друг другу. На стене полугрота, где мы остановились на отдых, рука неведомых путников также оставила изображение животных.
Басго – старинный монастырь на острых скалах. Такую причудливую линию без всякой мелочности редко встретишь.
В деревнях ладакхских не пахнет гадко. Наоборот, часто слышны запахи курения, дикая мята, шалфей, яблоки и абрикосы.
Прошли Калацзе. Там на мосту была прибита рука «разбойника» Сукамира, пытавшегося завоевать Ладакх для Кашмира. Кошка съела кровожадную руку, и пришлось позаимствовать руку у умершего ламы, чтобы символ не пострадал. В Калацзе уже миссионеры.
Станы от Сринагара до Леха: Гандербал, Канган, Хунд, Сонамарг, Балтал (Соджи), Матайян, Драс, Карбу, Каргил, Маульбек, Тибетское Карну, Ламаюру, Нурла, Саспул (Басгу), Ниму. Последний можно сократить, если ночлег в Лехе заготовлен.
Пшеница не боится 12 000 футов высоты, а ячмень – освоился с 15 000. Лошадей вместо овса кормят ячменем. Какой-то ветеринар доказывал, что ячмень очень вреден коням, но весь Тибет на деле доказал обратное.
За время войны и революции усилилась торговля [Китайский] Туркестан – Индия. В Лехе назначен особый торговый агент, бывший политический инспектор Гилгита.
Ягнятники бородатые, орланы и пустельги коричневым золотом висят на сапфирах и турмалинах гор.
На Новый год тибетцы приносят Будде свежепроцветшую зелень. Ведь на тибетский Новый год, в начале февраля, в Лхасе уже готовятся к полевым работам. Что же лучше и свежее и устремленнее поднести Будде, нежели свежую рассаду? Эту первую весть проснувшейся жизни.
Или брать так, как есть, в полной действительности, или предаться личному суеверию. Конечно, драгоценна действительность. Но тогда нужно взять истинные жизненные факты. Эти факты принесут и трогательную зелень Будде. Принесут и мечты о единении народов. Принесут построение новых союзов. А другие факты покажут, как мелочно благополучие бухгалтера и как лицемерны поцелуи Лиги наций. А проверить эти факты можно лишь в пустыне, вне пределов досягаемости. Вне сферы влияния, где нет ни клеветников, ни лжецов. Где думается все заново, где решения не зависят ни от каких изжитых постановлений.
Смотрим на неисчерпаемо богатые формы скал. Замечаем, где и как рождались образцы изображений символов. Природа безвыходно диктовала эпос и все его богатые атрибуты. Нужно показать, как вливаются формы изображений в горную обстановку. Именно эти формы, нарочитые на Западе, здесь начинают жить и делаются убедительными. То вы ждете появления Гуаньинь, то готова разрушительная стихия для Лхамо[311], то яик Махакала[312] может выдвинуться из массива утеса. И сколько очарованных каменных витязей ожидают освобождения. Сколько заповедных шлемов и мечей притаилось в ущельях.
Это не неправдоподобный Дюрандаль[313] из Рокамадуры, это подлинная трагедия и подвиг жизни. И Бругума[314] Гэсэр-хана сродни Брунгильде[315] Зигфрида. Изворотливый Локи[316] бежит по огненным скалам. А под огромным баньяновым деревом сидит в оранжевом плаще саньясин[317], тот самый и так же точно, как во времена Гаутамы Будды.
По горам звучит «Ковка меча», и «Клич валькирий», и «Заклятие огня», и «Рычание Фафнира»[318]. Помню, как-то Стравинский собрался уничтожить Вагнера. Нет, Игорь, этот героический реализм, эти созвучия подвига не уничтожить. И музыка Вагнера тоже настоящая, и в горах она звучит необычайно. Ректаймы, фокстроты Вагнера не поглотят. На утесах Тироля и на пизанской вилле Вагнер исполнился настоящего энтузиазма, и его [размах] годится для высот Азии. А человечество все-таки живет красотою.
Необыкновенный огонь в местечке Ниму[319]. Я был разбужен криком Е[лены] И[вановны]: «Огонь, огонь!» Просыпаюсь, вижу силуэт Е. И. на фоне колеблющегося синеватого пламени. Постепенно огонь прекратился. Оказывается, когда Е. И. подошла к постели и прикоснулась к одеялу, вспыхнуло синеватое пламя – теплое, без запаха. Е. И. пробовала тушить руками, но пламя разгоралось все сильней, и тогда она крикнула мне. Огонь прекратился так же, как и начался, без малейшего следа на вещах. Незабываемо это перебегающее пламя, неопаляющее и яркое. Палатка была вся освещена. Как всегда при феноменах, лишь после мы могли обсудить необычайные подробности этого огня.
Доктор Франке[320] приводит рассказ его тибетского спутника в верховьях Инда при виде некоторых высот: «За ними лежит Баюль[321], страна высоких существ. Только высокоразвитые люди могут нечто узнать о жизни в этом Баюле. Но если простой человек приближается к снеговым границам, он иногда слышит только непонятные ему голоса».
Ладакхская песньГеографические странности песни, очевидно, происходят от разноплеменных наслоений.
Вот другая красивая ладакхская песнь:
Кто удостоен мудростью, а кто – лишь приходом сюда.
Некоторые вообще ничего не могут, потому нужно испытать себя здесь.
Если кто уже приходит с мудростью, в том – особое благо.
Нуждается высокий в мудрости девятизначной?
И нуждается ли в том же посредственный?