Один из Великих Махатм Индии говорит: «Вам было сказано, что наше знание ограничивается нашею Солнечною системою; значит, как философы, желающие быть достойными этого наименования, мы не можем ни отрицать, ни утверждать существование называемого вами высшего, всемогущего, разумного Существа за пределами нашей Солнечной системы. Но если такое существование и не вполне невозможно, все же, если только единообразие законов природы не нарушается у этих пределов, мы держимся положения, что оно в высокой степени невероятно.
Тем не менее мы горячо отрицаем положение агностицизма в этом направлении касательно нашей Солнечной системы. Наше учение не знает компромисса: либо утверждает, либо отрицает, ибо оно учит лишь тому, что известно как истина, и поэтому мы отрицаем Бога, как философы и как буддисты. Мы знаем, что в нашей системе нет такого существа, как Бог, личный или безличный».
В борении и явлении истины, на колесницах времени встают законо-положенники общего блага: неутомимый водитель Моисей; суровый Амос [292]; Лев-Победитель – Будда; справедливость жизни – Конфуций; огненный поэт Солнца – Зороастр; преображенный, отраженный «тенями» – Платон; великий в жертве бессмертия – Благий Исса; толкователь мудрости, одинокий Ориген; великий общинник и подвижник Сергий. Все ходившие неутомимо; все подлежавшие современному преследованию; все знавшие, что учение общего блага придет непреложно; все знавшие, что каждая жертва общему благу есть лишь приближение путей.
На горах говорят об этих учениях и внимают им просто. И в пустынях, и в степях люди поют в каждодневном обиходе о вечности и том же – общем благе. Жители Тибета, Монголии, буряты – все помнят о благе общем.
Как мыслят народы Азии? Алтайцы помнят о Белом Бурхане. Даже пострадали за ожидание его лет двадцать тому назад. Они обращаются к Белому Бурхану на вершине Херема [крепости]:
Белый Бурхан требует сжечь идолов и обещает плодородие общей земли и пастбищ. И вот общее благо дойдет и до алтайских становищ. Так претворяют давнее предание о приходе Будды на Алтай.
Как мыслят народы Азии? Буряты поют:
Монголы поют:
Да, Азия мыслит твердо. И под чалмою, и под феской, и под тюбетейкой – находчивый ум и уменье богато применяемое.
Древние китайцы сохранили прекрасный гимн матери Солнца, называя ее владычицей Востока.
Глава 5. Ламаюру – Лех – Хеми (1925)
В древних китайских сторожевых башнях были находимы среди манускриптов словари и биографии знаменитых женщин. На далеких границах были такие устремления.
Когда уже знаете красоты Азии, уже знаете всю насыщенность красок ее, и все-таки они опять поражают, опять возносят чувства. И самое недосягаемое становится возможным.
Мухи, москиты, блохи, уховертки. Всякие дары Кашмира. Уход наш был не без крови. В Тангмарге[294] банда провокаторов напала на наш караван и начала железными палками избивать наших людей. Семерых повредили. Пришлось с револьверами и маузерами оберегать порядок. За выход из Кашмира можно и заплатить. Заплатили и вышли. В Хунде конюхи накормили коней ядовитой травою – кони начали дрожать и легли. Всю ночь их выхаживали. Особенно пострадали мой Мастан и Сабза Юрия. Погонщики развели костры вокруг ящика с патронами. В палатку под постель Юрия заползла дикая кошка. Много мух, москитов, блох, уховерток и «шайтанов» в Кашмире.
Пришел Саттар Хан (караванщик), привел пять оборванцев: «Это особая стража от деревни. Поблизости ходят африди[295] (из Афгана [Афганистана]). Могут грабить». Оборванцы спали около палаток. Никто грабить не пришел.
Мокрый, ненастный Балтал[296]. Не успели раскинуть мокрые палатки, как является новая провокация. Приходит полицейский с рапортом о том, что наши люди только что уничтожили санитарный пост и тяжко оскорбили врача. По счастью, сторож почтовой станции не подтвердил эту злую выдумку. Повторяем нашим людям: не отвечать ни на какие оскорбления. Караванщики заставили лишний день простоять в Балтале из-за боязни обвалов на Соджи. Толковали, ходили на гору и с трудом решились тронуться. Никаких обвалов не было, хотя, как всегда на горных карнизах, могли быть отдельные падающие камни. На перевале, как всегда, ледяной ветер. Шуба делается легче газа.
Балтистанец заболел животом. По неосторожности ему дали коньяку. Немедленно «заболели» еще трое, а когда им дали очистительного, они стали требовать того же лекарства, как и первому.
Около Драса[297] в поле работали замечательно красивые женщины. Арабский тип. Одеты в черные рубахи. На головах черная повязка. Думали, что это дарды[298], но, говорят, это африди, пришедшие на летние пастбища из Афгана. Те самые, которых боятся.
Рассказы, как уничтожаются караваны: один тибетский караван был захвачен сининским амбанем. Другой был уничтожен полностью монгольским Джеламой, который, начав национальным деятелем, кончил феодальным бандитом. Его хошуны[299] до сих пор грабят в Цайдаме[300].
Рассказы о высоких процентах, взимаемых китайцами. Чиновники и офицеры – все дают деньги в рост, беря до 20 процентов месячных. Ужасно.
Идут встречные караваны. Всякие народы – дарды, балтистанцы, ладакхцы, астарцы, яркендцы[301]. Языки совершенно различны. Точно переселение народов.
Древние готы не сравнивали ли Тироль с Кашмиром? Или с Рейном? Ажурна, непрочна красота Кашмира. Трудно представить себя в мощной Азии. Дальше, дальше, туда, к скалам и янтарным пескам.
Показалась береза – белая сестра. Встречный старик говорит об обвале на Соджи. Будто идти нельзя. Пошлем шикари[302] разведать. Из-за оползней просидели день в Балтале. Много ядовитых трав в Балтале, и все эти травы принимают благонамеренный вид. Опасно для коней. На Соджи выпал снег – очень рано для половины августа.
После Соджи все изменилось. Позади остался Кашмир со всеми его ядовитыми травами, холерой и насекомыми. Пройдя ледяные мосты над гремящею рекою, пришли как бы в иную страну. И народ честнее, и ручьи здоровые, и травы целебные, и камни многоцветные. И в самом воздухе бодрость. Утром – крепкие заморозки. В полдень – ясный сухой жар. Скалы пурпурные и зеленоватые. Травы золотятся, как богатые ковры. И недра гор, и приречный ил, и целебные ароматные злаки. Все готово принести дары. Здесь возможны большие решения.
После Драса встретили первую буддистскую весть. Около дороги две каменные стелы, изображающие Майтрейю. Около них – камень с изображением всадника. Не на белом ли коне этот всадник? Не вестник ли нового мира? Значительно, что первым буддистским знаменем является именно облик Майтрейи.
В Маульбеке[303] побывали в настоящем тибетском доме старого уклада. Взошли по приставной лестнице, как по подъемному мосту. Домашняя моленная. Запах курений. Степенная вдова – хозяйка. С балконов прекрасный вид, со всеми горами и фантастикой песчаных изваяний[304]. Тихие горницы. На полу, около двери, девушка выжимает растительное масло для лампад. За спиной у нее шкура яка. На голове тяжелый убор из бирюзы.
В Драсе лишь первый знак Майтрейи. Но в древнем Маульбеке гигантское изображение Грядущего стоит властно при пути. Каждый путник должен пройти мимо этой скалы. Две руки к небу, как зов дальних миров. Две руки вниз, как благословение земле. Знают – Майтрейя идет. Не об этом ли гигантском изображении писал Фа Сянь[305] в своих дневниках? Похоже!
Монастырь Маульбек с двумя храмами и бесчисленными развалинами венчает скалы необычно героическим аккордом. Как драгоценный бронзовый слиток! И спит страна забытого геройства. Забыта легенда Геродота о муравьях, приносящих золото с берегов Инда. Но кто-то помнит об этом золоте. И Гэсэр-хан[306] в срок обещает открыть золотые поля людям, которые сумеют достойно встретить грядущее время Майтрейи. Век общего блага, век мировой общины, завещанный самим Буддою.