И нуждается ли в том же посредственный?
Приходите ли вы как друзья высокого рода
или вам нужен лишь кошелек?
Пришли вы без угрозы?
Хотите ли договор дружбы?
Есть три рода врагов.
Есть три рода друзей.
Хотите ли их перечесть?
Есть три врага:
Враг, который посылает болезнь,
Враг, ненавидящий дух,
Враг, мстящий кроваво.
Мы не врагами пришли,
Мы вам друзья.
Трех друзей называем:
Освободитель наш Будда,
Союз дружной семьи,
Любви и крови союз. Вот три рода друзей.
Именно так.
Вспоминаем прекрасную книжечку Клода Брэгдона[322] «Эпизоды из незаписанной истории». Могли бы доставить ему еще несколько эпизодов. Всегда приятно встретиться с Брэгдоном. Все, что он делает, так искренно и так тонко.
Обратите внимание на сочетание Гуаньинь. Арья-Бало – Авалокитешвара. Гэсэр настаивает на постройке храма Арья-Бало. Имя Гэсэра дошло до Волги (Астрахань). Гэсэра объединяют с Ассуром[323]. Храм Гэсэр-хана был выстроен на месте явления Авалокитешвары.
Ордосцы ставят перед домом знамена пятицветные – в цвета радуги, ожидая прихода великого существа «Тенгирас Очиртая»[324].
Настоятель монастыря Утайшаня в книге «Красный путь в Шамбалу» описывает многие подробности пути в это заповеданное место. В конце характерна подробность, что путник видел на самой границе охраненного места караван монголов с солью, причем они не подозревали близости жилья.
Бурятский лама сообщает, что когда он шел в Шамбалу, то его вели подземным ходом. Ход иногда так сужался, что с трудом могли протолкнуть племенного барана, которого вели в заповеданное место.
Монгольские ламы указывают несколько «охраненных» мест в пределах Хангая и Гоби[325]. Туда приходили спешные посланцы из Гималаев.
Около Калацзе указывают многие места, посвященные имени Гэсэр-хана:
1. Гаруда Гэсэр-хана.
2. Седло Гэсэра.
3. Бубен Бругумы – жены Гэсэра.
4. Прялка Бругумы.
5. Замок Гэсэр-хана – высокая скала, белое пятно является знаком двери.
У Сумура на скале – изображение увенчанного льва. Этот лев – на тибетских военных знаменах.
Монголы говорят о скором приходе «Меру».
Весною в Ладакхе бывает праздник Гэсэра с пеньем и стрельбою из лука. Из названий песен сплетается целый венок Гэсэра[326]. (Запомним названия: «Гэсэр-победитель», «Гэсэр и клад великанов», «Мудрость Бругумы», «Отец и мать всемогущие», «Возвращение Гэсэра и Бругумы», «Голоса неба», «Заклятие стрелы», «Четыре победы Гэсэра», «Молитва Гэсэра на вершине Шрар», «Гэсэр – владыка молнии», «Победная песнь Гэсэра», «Хвала Гэсэру».)
Одни названия являют путь народного сознания, народного достоинства и мечту о герое свободы.
И ладакхцы, и монголы ждут борцов и строителей жизни. Наделяют их не только львиным мужеством, но и змеиною хитростью и неутомимостью оленя. Как чудесно наблюдать рост сознания и чеканку его в героических символах.
Изображения на скалах можно отнести к трем периодам: неолиту, древней веры бон-по и суеверий более позднего времени. В самой технике изображений можно отличить твердую, сочную стилизацию древности и более сухую, резкую линию поздних рисунков.
Имя Ориона часто связывается с повествованиями о Гэсэр-хане. На Алтае гору Белуху называют Уч-Сюре[327]. Уч-Орион[328]. Сюре – жилище богов, соответствует монгольской Сумер и индийской Сумеру. На гору Уч-Сюре восходят по белому хадаку. Небесная птица на горе Уч-Сюре победила дракона. Цаган-убугун – «белый старик» – всегда близок Большой Медведице.
Говорят в караванах, что монгольские солдаты-цирики носят особые знамена и поют сложенный ими гимн о наступлении времени Шамбалы. Из края в край, из уст в уста.
Не хочется давать здешним изображениям этнографический или географический характер. Пусть они идут как символы «святыни и твердыни». Пусть своим общим тоном героизма и подвига они скажут об этом крае.
Могуществен монастырь Спитуг. Первый – из учения Дзонкапы. Не развалины, но живая и работающая община. Настоятель монастыря и его сотрудники знающи и поражающе понятливы. Вы еще не кончили мысль, а они уже готовы продолжить ее правильно. В Спитуге изображение Майтрейи и знание пророчеств. В отделении Спитуга в Леха, в особом помещении стоит большое изображение Дуккар – Матери Мира с бесчисленными глазами всеведения и со стрелою справедливости. По правую ее руку – Майтрейя Грядущий. По левую руку – многорукое изображение Авалокитешвары, этого коллектива братства великой общины. Запомните такое сочетание этих трех символов. Это сочетание не было отмечено и объяснено.
Хороша стенопись в обоих Спитугах – крепкие тона и чутье пропорций. Обещали достать нам того же художника, который писал эти звучные стены.
К нашей стоянке подъехал миссионер из Яркенда. Только что на яках перешел Кардонг. Утерял дни и числа. Часы у него остановились. Повторял: «Потрясающий, трудный путь». Говорил, что особенно труден Кардонг и Сасир[329]. Каракорум хотя и выше, но легче. Хвалил народ Китайского Туркестана. Сообщил, что амбань уже ждет нас и считает своими гостями.
Прекрасно расположен монастырь Шех в семи милях от Леха. Огромная, в два этажа фигура Будды. Лучшая стенопись из всего виденного.
В Трикше тоже большие изображения Будды, Майтрейи и Манджушри. Живопись несколько проще. Хороших лам не видели. Один монгольский старый лама, но, видимо, не вполне нормален, судя по страшному смеху.
Нужно видеть и обратную сторону буддизма – поезжайте в Хеми[330]. Подъезжая, уже чуете атмосферу мрачности и подавленности. Ступы с какими-то страшными ликами – рожами. Темные знамена. Черные вороны. Черные псы гложут кости. И ущелье тесно смыкается. Конечно, и храмы, и дома – все скучено. И в темных углах навалены предметы служения, точно награбленная добыча. Ламы полуграмотны. Наш охотник (проводник) смеется: «Хеми – имя большое, а монастырь маленький». Конечно, маленький не размерами, но внутренним содержанием. Вот оно – суеверие и корысть! Лучшее было, что на близкие острые скалы утром выходили олени и долго стояли, поводя головой навстречу солнцу.
Монастырь старый. Основан большим ламою, оставившим книгу о Шамбале. И лежат эти манускрипты под спудом, может быть, кормят собою мышей.
О манускриптах об Иисусе[331] сперва полное отрицание. Конечно, отрицание прежде всего идет из миссионерских кругов. Потом понемногу ползут отрывочные боязливые сведения, очень трудно добываемые. Наконец, выясняется, что о манускриптах слыхали и знают старые люди в Ладакхе.
Такие документы, как манускрипты о Христе и книга о Шамбале, лежат в самом «темном» месте. И фигура ламы – составителя книги о Шамбале – стоит, как идол, в каком-то фантастическом уборе. И сколько еще других реликвий погибает по пыльным углам. И тантрикам-ламам нет до них дела. Надо было видеть и обратную сторону буддизма.
И как легко убрать эту грязь и пыль изуверства. Как легко привести в порядок звучную стенопись. Как легко очистить тонко сделанные статуи. Нетрудно вернуть организациям монастырей смысл трудящихся общин, по завету великого Льва (Сингха) Будды.
«Я – Ладакхский король», – пришел худощавый, стройный человек в тибетском костюме. Это бывший король Ладакха, завоеванного кашмирцами. Тонкое, интеллигентное лицо. Сейчас имеет очень ограниченные средства. И вот мы сидим за чаем, говорим о том, как нам нравится его страна и как мы полюбили его народ, отмеченный спокойностью и честностью. Говорим об учении. Гость тонко замечает о том, что желтая и красная секты во многих отношениях теперь почти одно и то же. Говорим о старинных вещах, о тонкости работы. Король приглашает осмотреть его дворец, высоко поднявшийся на скале над Лехом.
Ходим по крутым обсыпающимся лестницам. Минуем темные переходы. Застываем от радости на террасах и балконах, где раскинулся вид на все горы и песчаные взгорья. Сгибаемся в низких дверках, ведущих в домашний храм. Храм посвящен Дуккар – светлой Матери Мира. В середине – ее изображение. По правую руку – Будда.
Хотя король сейчас живет в Стоге в летнем помещении, но перед изображениями стоят свежие цветы. По стенам висит много очень тонких колоритных тханок. Общий уровень живописи здесь выше, чем в Сиккиме. Большое влияние Ташилунпо.
Около дворца в отдельном храме помещается гигантское изображение Майтрейи. Стенопись там очень величественна. Часто стенопись Италии или русских церквей бывала или мелка, или обща по пятнам; но здесь бросилось в глаза необычное сочетание широты понимания общих пятен с богатыми деталями. Изображение Майтрейи – в двух этажах. До пояса – в нижнем. Лик – в верхнем. Может быть, это разделение статуи сделано позднейшими соображениями, но идейно оно очень знаменательно. Приходящему человеку как бы не охватить сразу все величие символа. Надо подняться в следующий этаж, чтобы достичь лика – как бы высшего мира. Нижний этаж тонет в сумраке, а вверху через узкие окна (без стекол) вливаются лучи яркого, всепроникающего солнца. Опять около вас многообразие ступ, сверкающий песок и причудливые переходы ворот.