Скорее всего, думал он, в этих венах, так нежно просвечивающих сквозь белоснежную кожу шеи, течет благородная кастильская кровь. Иначе откуда такая гордость, уверенность в себе, чуть ли не патрицианское чувство собственного достоинства. Да, при всей своей разборчивости он не мог найти в ней ни единого недостатка.
Ясные, карие глаза смотрели на него из-под прекрасных черных бровей.
— Я пришла к вам просительницей, — в ее низком голосе слышалась чарующая хриповатость.
— Нет, нет, — галантно возразил он. — Здесь — никогда. Тут вы можете только командовать.
Она отвела глаза.
— Я пришла к вам как к послу их величеств.
— Тогда мне остается лишь возблагодарить Бога, что я посол. Не присесть ли вам?
За руку он отвел ее к дивану напротив окон. Сам же остался стоять спиной к свету.
— Дело, по которому я пришла к вам, касается испанца, подданного их величеств. Речь идет о моем брате.
— У вас есть брат? Здесь, в Венеции? Ну-ну, расскажите мне поподробнее.
Она рассказала, путаясь и сбиваясь от волнения. Неделю назад, в таверне Дженнаро в Мерсерии, вспыхнула ссора, засверкали кинжалы, и дворянин из рода Морозини получил жестокий удар. В последующей суматохе, когда Морозини выносили, ее брат, находившийся в это время в таверне, поднял с пола кинжал. Рукоятку украшали драгоценные камни, и брат… — она вспыхнула от стыда — взял его себе. Два дня назад он продал кинжал еврею — золотых дел мастеру с Сан-Мойзе. Кинжал признали принадлежащим Морозини, и этой ночью брата арестовали.
Дон Рамон насупился.
— Дело столь ясное, что едва ли мы сможем что-либо предпринять. Ваш несчастный брат, обвиняемый в краже, не может рассчитывать на защиту посла.
Она побледнела. Глаза превратились в озера страха.
— Это… это не кража, — взмолилась она. — Он поднял кинжал с пола.
— Но он продал кинжал. Безумие. Разве он не знает, сколь суровы законы республики?
— Откуда ему знать их, он же кастилец.
— Но кража есть кража, в Венеции или Кастилии. Что заставило его пойти на такой риск?
— Ума не приложу, потому что я зарабатываю достаточно, чтобы содержать и его, и себя, — не без горечи ответила она. — Но, может, я ограничивала его. Он жаждал большего, чем позволяли мои заработки.
— Ваш рассказ глубоко тронул меня, — посочувствовал дон Рамон. — Что привело вас в Италию?
Чтобы сохранить его симпатии, в надежде, что он не бросит ее в беде, она рассказала все, как есть, ничего не скрывая. Она покинула Испанию, уступив настойчивым просьбам брата. Он попал в беду. Убил человека в Кордове. О, убил честно, в открытом бою. Но его противник принадлежал к влиятельной семье. Разбором дела занялся алькальдnote 7 . Его альгасилы начали розыски ее брата. И ему не оставалось ничего другого, как бежать из Испании. Она любила брата, знала, как он слаб и беспомощен. Кроме того, в Испании ее ничего не удерживало, и она согласилась уехать с ним. Она рассчитывала, что своим талантом сможет прокормить их обоих. Год назад они прибыли в Геную, и с тех пор она пела и танцевала в Милане, Павии, Бергамо, пока не оказалась в Венеции.
— А теперь… — Она всхлипнула. — Если Ваше высочество не поможет нам, Пабло… — И ее плечи задрожали от рыданий.
Опасность, грозившая никчемному брату, ничуть не тронула дона Рамона. Вор, полагал он, должен понести заслуженное наказание. Но он не смог устоять перед плачущей красавицей.
— Надо искать выход. Нельзя оставлять его в лапах венецианцев.
Произнося эти слова, дон Рамон опустился на диван, и его украшенная перстнями рука легонько легла на плечо Ла Хитанильи.
— Официально вмешиваться я не имею права. Но если я обращусь лично — это совсем другое дело. В конце концов, я пользуюсь здесь кое-каким влиянием. Попытаемся использовать его с максимальной пользой.