«Как старалась она поддержать меня в тяжёлую минуту! А чем я ей отплатила? О нет! Каковы бы ни были обстоятельства, которые привели меня в дом Сами, но я сошлась с её возлюбленным. Люди правы, когда говорят, что я воспользовалась болезнью несчастной Несрин!»
Долго укоряла себя Назан, но постепенно она стала реже вспоминать об умершей и снова целиком отдалась мыслям о сыне. Её скорбь становилась всё глубже, перерастая уже в настоящее помешательство.
Как-то она пошла к ювелиру и попросила выгравировать на внутренней стороне перстня при имени: «Халдун, Мазхар, Назан». Оставаясь одна, Назан обычно снимала перстень, прижимала его к лицу, к глазам и целовала, целовала без конца.
Перстень всегда привлекал внимание людей. Мужчины, с которыми она проводила ночи, спрашивали: «Откуда ты заполучила такой перстень?» А иные полушутя добавляли: «Уж не от самого ли султана досталась тебе эта штуковина?» Назан не отвечала. Что могла она сказать? «Муж купил»? Значит, он был богат, ведь перстень стоил много денег. Но её могли спросить: «Какой муж? Сами?» Однако те, кто бывал у них, знали, что Сами не слишком щедр на подарки. Тогда какой же муж? Стали бы допытываться, и Сами мог бы сказать о Мазхаре. А она не желала, чтобы её запятнанное имя даже упоминалось рядом с именем Мазхар-бея.
К счастью, никто и не думал всерьёз, что у неё на руке настоящий бриллиантовый перстень…
В ту ночь у них собралось особенно много народу. Сами поманил Назан в сторонку и предупредил:
— Если ещё кто-нибудь постучит, смотри не открывай!
Мужчины заперлись в комнатке возле кухни, а Назан было приказано время от времени приносить им кофе.
Поздней ночью один из приятелей Сами — высокий мужчина — вышел в уборную. Назан, дремавшая в углу кухни, не обратила на него внимания. Но, когда он направился к наружной двери и стал отодвигать засов, она вскочила — ведь Сами приказал не отпирать.
— Я за сигаретами, — спокойно сказал верзила, — пропусти, сейчас вернусь. — И вышел на улицу.
Назан не успела задвинуть засов — в дверь ворвался полицейский, за ним другой, третий… Сколько их, десять или больше?.. Держа в руках пистолеты, они кинулись в комнату, где находились Сами и его гости. Но и тех было немало, и все они тоже были вооружены. Грянули выстрелы…
Вся операция продолжалась несколько минут. Полицейским удалось взять верх. Они тут же вынесли печатный станок и пачки новеньких, только что отпечатанных хрустящих банкнот. Преступники были выстроены в ряд и один за другим выведены на улицу. Среди них была и Назан. У дверей толпились любопытные. Прозвучавшие в ночи выстрелы разбудили весь квартал.
Назан была как во сне. Она ничего не понимала. Почему полицейские ворвались в их дом? Откуда появились эти пачки денег?
Их втолкнули в полицейский автомобиль, и он быстро помчался по тихим улицам. Назан вдруг вспомнила, что на террасе осталось много белья, которое она развесила ещё днём, — ведь она обстирывала не только Сами, но и его приятелей, — и очень заволновалась. Она подозревала, что одна из соседок, стиравшая бельё для жильцов их дома, была нечиста на руку. Недавно пропала сорочка Сами. А если ей не удастся рано утром снять бельё, то эта скверная женщина опять что-нибудь украдёт.
За ночь её несколько раз водили на допрос. Она рассказывала всё, что знала о маленькой комнатке, куда ей не разрешалось входить, но не переставала думать о белье. Наступило утро. Если она не снимет бельё до обеда, его наверняка разворуют!
Когда к окошечку камеры, в которой сидела Назан, подошёл полицейский с большими чёрными усами, она спросила:
— Скажите, меня отпустят до обеда?
Полицейский посмотрел на неё. «Вот сумасшедшая!» — словно говорил его взгляд.
— Отпустят! — бросил он насмешливо.