В это время появился другой полицейский.
— Домой торопится! — кивнул в сторону Назан черноусый.
— Вот эта?
— Она самая.
Они медленно пошли по коридору.
— А что она спрашивала?
— Да спросила, отпустят ли её до обеда.
— Ты бы ей ответил: «Непременно отпустят».
— Я так и сказал.
— Дурочкой прикидывается! Скоро, наверно, начнёт сумасшедшей притворяться. А похоже, что она там всем и заправляла.
— Скорей всего. Говорят, она и есть содержательница притона.
— Ишь ты! Всю банду укрывала, а теперь ещё притворяется! Потаскуха!
— Наверно, надеется ускользнуть от следствия.
— Посмотри, что в газете написано.
Полицейский вынул из кармана сложенную в несколько раз газету и протянул её товарищу.
17
В то же утро с тем же номером газеты в руках в дом вбежал Мазхар. Он лишь недавно вышел в самом лучшем расположении духа. Но сейчас его нельзя было узнать. Не замечая встревоженного взгляда Нериман, он почти бегом поднялся по ступенькам лестницы, едва не сбив с ног сына, ворвался в спальню, бросился на кровать и зарыдал. Впервые в жизни он так горько плакал.
Нериман не знала, что и подумать. Войдя в спальню, она увидела валявшуюся на полу газету. Под крупной фотографией на первой полосе огромными буквами было напечатано: «Фальшивомонетчики схвачены с поличным!» Среди группы мужчин была и одна женщина.
Пробегая глазами столбец за столбцом, Нериман почувствовала, что у неё захватывает дух. Она была не в силах произнести ни слова и молча взглянула на мужа. Он весь как-то обмяк, лицо совсем потемнело, губы стали синими.
Мазхар вскочил с кровати и заметался по комнате из угла в угол. Нериман следила за ним тревожным взглядом.
— Я и только я виноват во всём! — кричал он, размахивая руками. Лицо у него стало багровым.
Нериман испугалась:
— Но это судьба! Перст божий!
Мазхар ничего не хотел слушать. Он слишком хорошо знал свою бывшую жену. Ведь она так безвольна, куда толкнут, туда и пойдёт. И как только он мог так поспешно выпроводить её из дому!
Мазхар вспомнил, как много лет назад они жили с Янъялы Нихатом в плохонькой комнатенке на узенькой улочке Сулеймание, где теснились домишки с покосившимися кровлями. Вспомнил юную соседку, которая подметала эту улочку, не замечая влюбленных глаз. Она выглядела такой робкой, такой беспомощной. Для чего же понадобилось ему свести с ума это кроткое создание? Чтобы вышвырнуть потом на улицу? Не ворвись он в жизнь Назан, быть может, она вышла бы замуж за какого-нибудь мелкого торговца или ремесленника, такого же простолюдина, как сама, и не дошла бы до этого кошмара…
— Будь добра, оставь меня одного.
Нериман подумала, как бы её впечатлительный муж в припадке отчаяния не совершил какую-нибудь глупость.
— Я не могу уйти, — твёрдо сказала она.
— Не можешь?
— Лучше я побуду здесь.
Мазхар впервые разозлился на неё:
— «Не могу, побуду, здесь!» Почему ты не хочешь меня понять, Нериман?
— Я всё очень хорошо понимаю, Мазхар. Прошу тебя, дай волю слезам, не стесняйся меня!
В такую тяжёлую минуту лучше всего было бы дать ему выплакаться.
Мазхар снова рухнул на кровать. А Нериман села рядом и прижала к груди его голову, горевшую как в огне.
В окне мелькнул чей-то силуэт. Кто это — служанка Наджие или свекровь? Скорее всего, свекровь — Наджие не осмелилась бы подглядывать. Она хорошо знала: стоит ей ещё раз на чём-нибудь попасться, и её прогонят.
На прошлой неделе свекровь подглядывала в дверь, когда Нериман завела граммофон и обучала свою новую приятельницу Хикмет-ханым бальным танцам. Это заметила не только гостья, но и Наджие.
Нериман вовсе не собиралась брать служанку себе в сообщницы. Особенно после того, как она попалась со своими колдовскими штучками.