– Доверяю, но… не в этой области. Вы ведь и раньше давали обещания…
– Но я много думал, и мое отношение к этому изменилось.
– В какую сторону?
– Я вижу, что вы нервничаете из-за возникающей между нами близости и боитесь, что… я окажусь тем легкомысленным плейбоем, которого вы видели во мне в начале нашего знакомства. Я понял, что нужно время, чтобы доказать вам, что я не такой. А в данной ситуации давить на вас было бы вдвойне преступно, ведь я ваш клиент и вы чувствуете свою ответственность.
– Значит, вы обещаете вести себя хорошо? спросила она, ловя себя на мысли, что это первый случай, когда Донован говорит с ней о себе, и вполне серьезно.
– В общем, да. Но, конечно, надеюсь получить награду в конце концов.
– Плитку молочного шоколада?
– Ваше сердце.
Ужинали в столовой при свечах, сидя за столом из красного дерева с переливающейся лаковой поверхностью. Затем пили клюквенный коктейль из высоких фужеров. Когда посуда была вымыта, часы пробили десять вечера.
– Последний шанс отменить завтрашние операции: давайте не будем рисковать и проведем грядущий день, сидя у телевизора.
– Операции – слишком серьезное дело, чтобы их отменять.
Она вздохнула.
– Тогда отправляйтесь спать, если вам удастся заснуть после всего, что случилось.
– В чем я очень сомневаюсь.
– Тогда можно посмотреть какой-нибудь фильм…
– Нет, мне завтра в шесть утра нужно быть в операционной. Нужно постараться заснуть.
– Не волнуйтесь. Вы же знаете: я сплю с одним открытым глазом, кроме того, у вас теперь улучшенная сигнализация. Вы хорошо отдохнете.
Он прислонился плечом к дверному проему.
– Вы думаете?
Джоселин почувствовала легкий жар в крови, глядя в зеленые глаза, такие манящие при тусклом свете лампы.
– Уверена, – ответила она бодрым тоном.
Но он все не уходил, глядя ей в глаза, потом на губы, снова в глаза.
– Перестаньте. Вспомните, что вы обещали.
– Я обещал не целовать вас. О том, чтобы не смотреть, речи не было. Не смотреть на вас я не могу – Лучше вам все-таки смочь, если вы собираетесь завтра оперировать с открытыми глазами.
– Вы правы. Я должен идти. – Он двинулся по направлению к двери. Потом оглянулся. – Спасибо, Джоселин.
– За что?
– За то, что вы здесь.
– Это моя работа.
– Нет, это больше… С вами я впервые в жизни чувствую себя… счастливым, не так, как с другими женщинами.
– Просто счастье легче разглядеть из соседней комнаты.
– Вы чудо, Джоселин.
– Спокойной ночи, доктор.
– И вам того же, хоть вы и разбиваете мне сердце.
Она заперла дверь и прислонилась к ней ухом, слушая, как его тяжелые шаги смолкают в глубине холла.
В три часа ночи в дверь ее комнаты постучали.
– Да?
– Вы спите? – спросил Донован.
Джоселин потянулась, включила лампу и пошла открывать. Перед ней стоял ее клиент, сонный, в одних штанах от пижамы, щурившийся на яркий свет. Его загорелая грудь с соблазнительными завитками темных волос, как раз на уровне ее глаз, казалось, являла непреодолимое препятствие их разговору.
– Я вас разбудил, верно?
– Ничего. Мне все равно пришлось бы проснуться, чтобы ответить на ваш стук.
Он улыбнулся, а она все не могла преодолеть волнение, возникшее у нее при виде его обнаженного торса.
Увидев, что глаза его слегка покраснели, она спросила:
– Не спится?
– И не сомкнул глаз. Видимо, впечатления дня…
– Мне тоже знакомо это чувство. Чем я могу вам помочь? Хотите горячего молока или чего-нибудь еще?
– Горячего молока? Я похож на сумасшедшего?
– Вы не пьете горячее молоко?
– Я не думал, что его все еще кто-то пьет в наше время, кроме маленьких детей.
– А зря. Оно действительно помогает. – Она направилась на кухню. – Сейчас вы сами в этом убедитесь.
Джоселин включила свет, налила молоко в кастрюлю и поставила на огонь.