Конечно, женщины стараются скрывать подобные вещи, но я все-таки успел заметить на лице у нее довольно странной формы шрам…
— В наблюдательности вам не откажешь, — покачала головой Инесса. — Это профессиональное?
— Боюсь, прозвучит грубо, но… мент — он и по жизни мент.
Инесса сдержанно засмеялась:
— Я думала, что это словечко употребляют только ваши, так сказать, недоброжелатели.
— Это преувеличение. Мы относимся к себе достаточно самокритично.
— Вот как? Никогда бы не подумала.
— Так вот насчет шрама. Вам ничего не известно о его происхождении?
— Это наверняка какая-нибудь очень неприятная история, о которой мне известно не много. Из деликатности я напрямую об этом не спрашивала, а сама Наташа особенно не распространялась. Так, упомянула однажды что-то про грехи молодости, дурную компанию… — Инесса умолкла на полуслове и стала сосредоточенно изучать пятно кофейной гущи на стенках чашки.
Старостин понял, что на эту тему его собеседницей наложено табу. Но услышанного хватило, чтобы пробудить в нем новые подозрения.
Та ли Мазурова, за кого себя выдает? Не скрывается ли за весьма приятной внешностью и благородными манерами нечто темное и зловещее? Пока его смутные и интуитивные догадки еще не находили конкретных подтверждений, но разные мелочи наталкивали на дальнейшие размышления.
Глава 11
Тяжелый, бухающий звук бас-гитары, многократно усиленный мощной аппаратурой, вырывался из-под пальцев негра-музыканта и вызывал у Натальи тревожное ощущение надвигающегося апокалипсиса, словно всадники с косами в руках, на вороных конях и в черных, накинутых на голые черепа балахонах, надвигались на разогретую публику.
Наконец под возбужденный рев зала на сцену выбежала худощавая, небольшого роста певица на высоченных шпильках и в легком блестящем платье, лишь слегка прикрывавшем ее стройную фигуру. Окинув зал игривым взглядом, она приветствовала публику на ломаном русском языке:
— Здраствьюй, Москва!
Раздался гром аплодисментов. Не обращая на них внимания, певица подбежала к рослому бас-гитаристу и что-то прокричала ему на ухо, вызвав в ответ приступ смеха. Затем, похлопав себя левой ладонью по правому предплечью, она спровоцировала толпу на продолжение аплодисментов и с явно выраженным немецким акцентом затянула свою знаменитую «Мадемуазель шансон блюз».
Сибирский депутат чуть не подпрыгнул от восторга.
Наталья вовсе не разделяла энтузиазма своего спутника, так как французская дива ей совершенно не нравилась. Вела она себя на сцене высокомерно и слегка развязно, демонстрируя зрителям из передних рядов свое нижнее белье.
Справедливости ради Наталья отметила, что белье было дорогим и эффектным. Но зато песни отдавали нафталином — давно набившие оскомину старые хиты и ничего нового.
Наталья выглядела не намного скромнее певицы — на ней было трикотажное платье, которое кричаще подчеркивало несомненные достоинства ее фигуры. Депутат Баранов, увидев девушку у входа в Манеж, где они договорились встретиться перед концертом, не поверил своим глазам.
— У вас, Наташа, просто дар перевоплощения, — не скрывая восхищения, заметил он.
— А вы ожидали, что я приду на концерт в скучном деловом костюме, с блокнотом и диктофоном в руках? — пошутила она. — Посмотрите, сколько вокруг роскошных дам.
— Нет, Наташа, равных вам здесь нет. Вы — особенная. Я вас едва узнал… Где ваши очки? Наталья смущенно улыбнулась.
— Сегодня я решила прибегнуть к контактным линзам.
— Очки вам тоже к лицу…
Патрисию Каас долго не отпускали со сцены. Ей пришлось дважды повторять на бис старинный цыганский романс «Очи черные», который певица исполняла на русском, забавно коверкая слова, что вызывало умиление публики.
Но вот концерт закончился.