— Вы сами говорили мне, что постоянно болеете.
— Да. Но этой болезни уже много лет. Я так и не поверил твоему отцу про воду и продолжал пить ее. Теперь мой живот кровит и всегда будет кровить. Мне уже с этим ничего не поделать, слишком поздно, но, клянусь Богом, я жалею, что не попробовал. Может быть, эта гниль и не забралась бы ко мне внутрь. Дирк никогда не пьет воду. Только чай.
— Это то, что делают все китайцы, парень.
— Я в это не верю.
— Что ж, пока ты выясняешь, правда это или нет, — резко бросил Струан, — ты будешь подчиняться приказам. Ибо это приказы.
Кулум вскинул подбородок:
— Из-за каких-то варварских обычаев этих язычников-китайцев я должен поменять весь свой образ жизни? Ты это хочешь сказать?
— Я готов учиться у них. Да. Я перепробую все, чтобы сохранить здоровье, и ты будешь делать то же самое, клянусь Богом. Стюард! — рявкнул он.
Дверь распахнулась.
— Да, сэр-р.
— Приготовьте ванну для мистера Кулума. В моей каюте. И чистую одежду.
— Есть, сэр-р.
Струан пересек комнату и встал перед Кулумом. Он обследовал голову сына. — У тебя вши в волосах.
— Я совсем тебя не понимаю! — взорвался Кулум. — Вши есть у всех. Они всегда с нами, нравится нам это или нет. Ты просто почесываешься немного, вот и все.
— У меня нет вшей, нет их и у Робба.
— Тогда вы особенные. Прямо уникальные. — Кулум раздраженно отхлебнул из бокала с шампанским. — Мыться в ванной — значит глупо рисковать здоровьем, все это знают.
— От тебя дурно пахнет, Кулум.
— Ото всех дурно пахнет, — нетерпеливо отмахнулся Кулум. — Зачем же еще мы постоянно таскаем с собой помады? Вонь — просто часть нашей жизни. Вши — это проклятие, ниспосланное людям, о чем тут еще говорить.
— От меня не пахнет, не пахнет от Робба и от членов его семьи, не пахнет ни от одного из моих матросов, и мы самая здоровая компания на всем Востоке. Ты будешь делать то, что от тебя требуют. Вши — это совсем не обязательно, равно как и вонь.
— Тебе надо побывать в Лондоне, отец. Наша столица воняет, как ни один другой город мира. Если люди услышат, что ты проповедуешь насчет вшей и вони, тебя сочтут сумасшедшим.
Отец и сын сверлили друг друга взглядом.
— Ты подчинишься приказу! Ты вымоешься, клянусь Богом, или я заставлю боцмана вымыть тебя. На палубе!
— Соглашайся, Кулум, — вмешался Робб. Он чувствовал растущее раздражение Кулума и слепое упрямство Струана. — В конце концов, какое это имеет значение? Пойди на компромисс. Испробуй это в течение пяти месяцев, а? Если к этому времени ты не почувствуешь себя лучше, вернешься к тому, как жил раньше.
— А если я откажусь?
Струан посмотрел на него с неумолимым видом.
— Я люблю тебя, Кулум, больше своей жизни. Но некоторые вещи ты будешь делать. В противном случае я буду поступать с тобой, как с матросом, ослушавшимся приказа.
— Как это?
— Протащу тебя на веревке за кораблем десять минут и вымою таким образом.
— Вместо того, чтобы сыпать приказами, — обиженно выпалил Кулум, — почему бы тебе иногда просто не сказать «пожалуйста».
Струан рассмеялся в ту же секунду.
— Клянусь Господом, парень, а ведь ты прав. — Он хлопнул Кулума по спине. — Пожалуйста, не будешь ли ты так добр сделать то, о чем я прошу? Клянусь Господом, ты прав. Я буду чаще говорить «пожалуйста». И не беспокойся насчет одежды. У тебя будет лучший портной в Азии. К тому же того, что ты привез с собой, все равно недостаточно. — Струан взглянул на Робба: — Как насчет твоего портного, Робб?
— Хорошая мысль. Да. Сразу же, как только мы обоснуемся на Гонконге.
— Мы пошлем за ним прямо завтра, привезем его из Макао со всем, что ему нужно. Если только он уже не на Гонконге. Итак, в течение пяти месяцев, парень?
— Согласен. Но я по-прежнему считаю это пустой затеей. Струан вновь наполнил бокалы.