— Теперь слушайте. Думаю, мы должны отпраздновать возрождение «Благородного Дома».
— Каким образом, Дирк? — спросил Робб.
— Мы устроим бал.
— Что? — Кулум с интересом вскинул глаза, разом забыв все свои обиды.
— Именно, бал. Для всего европейского населения. Роскошный по-княжески. Через месяц, считая от сегодняшнего дня.
— Это все равно что запустить ястреба в голубятню! — воскликнул Робб.
— О чем ты говоришь, дядя?
— Эта новость вызовет среди наших леди такой переполох, какого ты еще никогда не видел. Они ни перед чем не остановятся, чтобы перещеголять соперниц и появиться на балу в самом красивом платье — и, безусловно, самом модном! Они загоняют мужей до седьмого пота и будут красть друг у друга портних! Боже милостивый, бал — это грандиозная идея. Интересно, что наденет Шевон.
— Ничего — если решит, что это пойдет ей больше всего! — Глаза Струана весело сверкнули. — Да, бал. Мы назначим приз для той леди, чье платье будет признано лучшим. Думаю…
— Ты что, не помнишь, чем кончился суд Париса? — скривившись, спросил Робб.
— Помню. Но судьей будет Аристотель.
— Он слишком умен, чтобы согласиться на это.
— Посмотрим. — Струан на мгновение задумался. — Приз должен быть значительным. Тысяча гиней.
— Ты шутишь! — воскликнул Кулум.
— Тысяча гиней.
Кулума ошеломила такая расточительность. Это было неприлично. Более того, преступно. На эту тысячу гиней в сегодняшней Англии человек мог прожить, как король, пять или даже десять лет. Заработная плата фабричного рабочего, трудившегося от зари до зари и еще часть ночи шесть дней в неделю круглый год, составляла пятнадцать-двадцать фунтов за год — и на эту сумму он устраивал жилье, содержал жену, воспитывал детей, платил ренту, покупал еду, уголь, одежду. Мой отец сошел с ума, думал он, помешался на деньгах. Только подумать о двадцати тысячах гиней, которые он просвистел — да, именно просвистел! — в том глупом споре с Броком и Гортом. Но там, по крайней мере, нужно было убрать с дороги Брока. Эта рискованная затея оправдала бы себя, если бы сработала, да она по-своему и сработала — серебро на «Китайском Облаке», и мы снова богаты. Богаты.
Теперь Кулум понимал, что быть богатым значит прежде всего перестать быть бедным. Он убедился, что его отец был прав: сами деньги не имеют значения — только их отсутствие.
— Это слишком много, слишком много, — потрясение бормотал Робб.
— Да. С одной стороны это так. — Струан закурил сигару. — Но у «Благородного Дома» есть обязанность — все делать по-княжески. Эта новость заполнит умы и сердца людей, как ни одна другая. И об этом станут рассказывать сотни лет спустя. — Он положил руку на плечо Кулуму: — Запомни еще одно правило, дружок: когда ты хочешь крупно выиграть, ты должен крупно рисковать. Если ты не готов рисковать по-крупному, большая игра не для тебя.
— Такое огромное количество денег заставит, может заставить некоторых людей рискнуть большим, чем они могут себе позволить. Это не хорошо, не так ли?
— Главное назначение денег — быть использованными. Я бы сказал, что эти деньги не окажутся потраченными зря.
— Но что же ты приобретаешь с этим?
— Лицо, парень. — Струан повернулся к Роббу: — Кто победительница?
Робб беспомощно покачал головой:
— Не знаю. По красоте — Шевон. Но лучшее платье? Найдутся такие, которые рискнут целым состоянием, чтобы удостоиться этой чести, не говоря уже о призе.
— Ты еще не встречался с Шевон, Кулум?
— Нет, отец. Как-то раз я видел ее прогуливающейся по дороге, которую Джордж — Джордж Бюссинг — проложил от Глессинг Пойнта до Счастливой Долины. Мисс Тиллман прекрасна. Но я нахожу мисс Синклер гораздо более привлекательной.