Дать им закон, порядок, справедливость. Христианство. Ибо рано или поздно настанет день, когда они ринутся из своих пределов — сами по себе. Я говорю, что мы должны направить их по нашему пути.
— Это невозможно. Их не переделать. Никогда. Такая попытка заранее обречена на неудачу.
— Таковы условия. Через пять месяцев ты — Тай-Пэн. В свое время Кулум придет тебе на смену — если окажется достоин.
— Господи на небесах! — взорвался Робб. — Так вот к чему ты стремился все эти годы?
— Да.
— Я всегда знал, что у тебя есть какая-то непонятная мечта, Дирк. Но это… это уже слишком. Не берусь судить, чудовищно это или удивительно. Мне просто не дано тебя понять.
— Может быть, — ответил Струан, и в голосе его зазвучал металл. — Но это условие твоего выживания, Робби, твоего и твоей семьи, и залог их будущего. Ты станешь Тай-Пэном через пять месяцев. И будешь им по крайней мере один год.
— Я уже заметил тебе однажды, что, по-моему, это еще одно неразумное решение, — горячо заговорил Робб, и лицо его исказилось. — У меня нет ни твоих знаний, ни твоей хитрости, чтобы вертеть Лонгстаффом или удерживать «Благородный Дом» на первом месте во всей этой кутерьме с войнами, перемириями, новыми войнами. Или справляться с китайцами.
— Знаю. Я знаю, на какой риск иду. Но Гонконг теперь наш. Эта война закончится так же быстро, как и предыдущая. — Струан махнул рукой в сторону серебра. — Вот это — скала, которая не скоро рассыплется по песчинкам. Отныне все будет решать торговля. А торговать ты умеешь.
— Нет, тут дело не только в торговле. Есть еще корабли, которыми нужно управлять, пираты, с которыми нужно драться. Брок, которого нужно держать в узде, и тысячи других проблем.
— За пять месяцев мы сумеем решить основные. Со всеми остальными ты справишься.
— Справлюсь ли?
— Справишься. Потому что благодаря этим деньгам, мы теперь стоим более трех миллионов. Уезжая, я заберу с собой один. И двадцать процентов прибыли пожизненно. Ты сделаешь то же самое. — Он взглянул на Кулума. — К концу твоего срока мы будем стоить десять миллионов, потому что я смогу защитить вас и «Благородный Дом» из парламента и сделаю компанию баснословно богатой. Нам больше не нужно будет полагаться на сэра Чарльза Кросса, Дональда Макдональда. Макфи, Смита, Росса и всех, кого мы поддерживаем, чтобы они отстаивали наши интересы. Я буду делать это сам. И я буду постоянно приезжать на Гонконг, так что тебе не о чем беспокоиться.
— Мне нужно лишь достаточно денег, чтобы спокойно засыпать ночью и мирно просыпаться утром, — сказал Робб. — В Шотландии. Не на Востоке. Я не хочу умереть здесь. Я уезжаю со следующим кораблем.
— Год и пять месяцев, о которых я прошу, это не много.
— Это требование, Дирк, а не просьба.
— Я тебя ни к чему не принуждаю. Месяц назад, Робб, ты был готов принять пятьдесят тысяч и удалиться на покой. Прекрасно. Это предложение остается в силе. Если же ты хочешь получить то, что по праву принадлежит тебе, — более миллиона фунтов, — ты получишь их не позже, чем через два года. — Струан повернулся к Кулуму: — От тебя, парень, мне нужно два года твоей жизни, Если ты станешь Тай-Пэном — еще три года. Всего — пять лет.
— Если я не соглашусь на эти условия, тогда мне придется уехать? — спросил Кулум, чувствуя, как у него заныло сердце и пересохло в горле.
— Нет. Ты по-прежнему останешься партнером, хотя и младшим. Но ты никогда не будешь Тай-Пэном. Никогда, Мне придется найти и подготовить кого-то другого. Год — как раз тот срок, который справедливо попросить — или, как он говорит, потребовать — у Робба. Он уже одиннадцать лет в деле. — Струан взял в руки слиток серебра.