Постоянно общаясь с Глессингом, прикоснувшись к той огромной власти, которой обладал на Востоке Лонгстафф, ловя сочувственные улыбки или наблюдая открытую радость по поводу гибели «Благородного Дома», он понял: человек без титула или богатства — сам по себе — беззащитен в этом мире. Струан почувствовал алчность, овладевшую Роббом и Кулумом. Да, сказал он себе. Но будь честен. Деньги, такие деньги способны совратить любого. Посмотри на себя. Ты убил восемь, десять человек, чтобы сохранить их. И убил бы еще сотню. Посмотри, что они заставляют тебя делать с собственным сыном и собственным братом.
— Есть одна вещь, и я хочу, чтобы вы ее очень хорошо усвоили, — заговорил он. — Эти деньги даны мне в долг. Под мое слово. Я отвечаю за них перед Дзин-куа. Я. Не «Благородный Дом».
— Я не понимаю тебя, Дирк, — поднял голову Робб.
— Что ты сказал, отец? Струан достал Библию.
— Сначала поклянитесь на Священном Писании, что все, что я скажу, останется нашей тайной, тайной трех человек.
— Неужели нужно клясться? — удивленно произнес Робб. — Разумеется, я и так никогда ничего не скажу.
— Так ты клянешься, Робб?
— Конечно.
Он и Кулум поклялись, коснувшись рукой Библии.
Струан положил книгу на серебряные слитки.
— Эти деньги будут использованы для спасения «Благородного Дома» только при том условии, что если кто-либо из вас станет Тай-Пэном, он согласится: во-первых, целиком посвятить нашу компанию поддержке Гонконга и торговли с Китаем; во-вторых, навсегда сделать Гонконг тем местом, где будет располагаться главная контора компании; в-третьих, принять на себя выполнение всех обещаний, данных мною Дзин-куа, и держать мое слово перед ним и его наследниками; в-четвертых, взять с преемника, которого он выберет Тай-Пэном себе на смену, клятву, что тот будет делать то же самое; и в-последних, — Струан показал рукой на Библию, — обещайте сейчас, что сколько бы лет ни просуществовал наш торговый дом, только христианин, наш родич, сможет стать его Тай-Пэном. Поклянитесь в этом на Священном Писании, так же как вы заставите поклясться на Священном Писании своего преемника в соблюдении этих условий, прежде чем передадите ему власть.
Наступило молчание. Затем Робб. хорошо зная своего брата, спросил:
— Нам известны все условия, которые поставил Дзин-куа?
— Нет.
— Каковы же остальные?
— Я назову их после того, как вы поклянетесь. Можете доверять мне или не доверять, дело ваше.
— Получается не очень-то честно.
— То, что это серебро здесь, не очень-то честно, Робб. Я не могу рисковать. Это не детская игра. И в данный момент я не думаю о вас как о своих родственниках. Ставка делается на столетие. На два столетия вперед. — В неверном свете раскачивающегося фонаря глаза Струана горели зеленым огнем. — Отныне для «Благородного Дома» время будет идти по-китайски. С вами или без вас обоих.
Воздух в трюме сгустился почти ощутимо. Робб почувствовал, как взмокли его спина и плечи. Кулум ошеломленно смотрел на своего отца.
— Что для тебя означают слова «целиком посвятить компанию поддержке Гонконга»?
— Развивать и охранять его, сделать остров постоянной базой для всех торговых операций. А торговля имеет целью открыть Китай для остального мира. Весь Китай. Он должен войти в семью народов.
— Это невозможно, — покачал головой Робб. — Невозможно!
— Что ж, может быть. Но именно этому «Благородный Дом» посвятит все свои усилия.
— Ты хочешь сказать, поможет Китаю стать мировой державой? — спросил Кулум.
— Именно.
— Это опасно! — вскричал Робб. — Это сумасшествие! На земле и без того хватает забот, чтобы помогать еще и бесчисленным толпам язычников! Они же поглотят нас, как болотная трясина. Всех нас. Всю Европу!
— Сейчас каждый четвертый человек на земле — китаец, Робб. Нам выпала редкая возможность помочь им. Обучить нашим обычаям. Британским обычаям.