ТУС
Сверкание берилла на ладони Мика ослепило Туса. Уже второй день его мысли стягивались к одному: "Раз камень нашел конгай или Максим, то может повезти и мне. Надо только очень этого захотеть…" И после дневной трапезы, отпросившись с работ, он снова направился к темной скале, уже предвкушая удачные поиски…
Неожиданно, возле самой стены, Тус увидел белый балахон: Нахт! Даже здесь серой монашеской одежде Нахт предпочитал цвета, принятые в солнечном Утуране. Правда, под белоснежную всегда чистую хламиду он надевал телогрейку, теплые штаны и высокие кожаные сапоги.
Нахт, похоже, занимался тем же, чем собирался заниматься Тус. Он медленно шел вдоль стены, осматривал и, как показалось служке, даже ощупывал ее.
"Эти ученые порой бестолковей ребенка, - подумал Тус. - Мик нашел в осыпавшейся темной стене. Те темные камни несут в себе драгоценность, а эти, тысячи лет не менявшие своего облика, наверняка пусты".
- Мессир! - окликнул его Тус.
Нахт повернул лицо к служке и слегка прищурился.
- Ты, что ли, мессир Тус?
- Я, я, не бойся. Нашел что-нибудь?
- Да нет, я не ищу камней. Здесь ничего не может быть. Я все о ступенях думаю. Как-то выходить. - Нахт говорил почти без акцента, лишь легкая гортанность звуков в некоторых словах выдавала в нем иноземца.
- Аа… - Тус подбежал к утуроме. - Я-то смотрю, ты возле светлого камня ищешь. А берилл Мик нашел в темной стене…
- Я и туда подойду. Только не за бериллами. Такое счастье… - На мгновение Нахт задумался. - Хотя во всяком счастье прячется несчастье. Так, что ли, у вас говорят?.. - продолжил, улыбаясь, утуроме. - Такое счастье только однажды выпадает… Я бы и не надеялся… Надо думать о том, как отсюда выбраться.
- Не легче, чем мне найти камень… Я уже все осмотрел. - Тус обогнал Нахта и запрыгал по камням дальше.
- Всякое бывает, - услышал он за спиной голос утуроме.
"Всякое бывает… То-то". Тус вырос в горах близ Кора, и первые шаги сделал по горной тропе, едва научившись ходить. И руки его не раз вынимали из породы тот или иной самоцвет. Поначалу это были "кристи" - так называли дети любой прозрачный минерал и притаскивали домой полные сумки камней. Затем камни переселялись родителями в близлежащую канаву. Но иногда детский зоркий глаз находил в скалах то, что пропускал взгляд опытного горняка.
Подобно туору, даже ростом не отличаясь от обитателей пещер, вечно покрытый горной пылью, ползал Тус по окрестным скалам. А чуть повзрослев, он познакомился с ювелирами, и камни, приносимые им, получили имена. Он знал их около сотни, от алых и зеленых пирронов, зеленого и белого нефриона до мутных, испещренных живописными прожилками агатосов. Однако самому Тусу больше нравился наименее ценный из камней - кристиол, несметное количество собранных мальчиком правильных кристаллов лежало подобно вечному льду во дворе его дома. Однако лед оказался не вечным: в один прекрасный день все это богатство присмотрел заезжий купец. Так, Тус, сам не ожидая того, оплатил свое обучение.
Поначалу, в монастыре вместе с Максимом, он совершал длинные прогулки по окрестностям, но ничего интересного не находил, и постепенно само собой исчезло всякое желание. Однако теперь оно проснулось с новой силой…
Тус пробирался к темной скале тем же путем, которым шел, когда осматривал стену. Но в сторону озера, туда, где недавно лежал труп Максима, старался не смотреть. Хотя он уже привык к кровавым находкам, глаза сами избегали того места, боясь снова увидеть мертвого монаха.
К предупреждению Никита Тус отнесся крайне снисходительно: "Был бы кто иной, я что, не заметил бы? Даже если это маг. Стариковские предосторожности… Выдумали врагов…" Тус не верил в непричастность конгая к убийству.
Максим собирал и описывал окрестные минералы. И Тусу было совершенно очевидно, что, увидев черную скалу, Максим поспешил туда. А Мик, случайно встретив монаха, решил завладеть находкой и убил… Самолюбивый новичок вызывал у служки неприязнь.
Наконец Тус добрался до черной скалы. Справа от того места, где, по словам Мика, был обнаружен берилл, на несколько минов вдоль стены все было перевернуто Тусом еще вчера, поэтому теперь он начал поиски слева, ближе к озеру.
Вскоре, что-то бормоча себе под нос, подошел Нахт. Он вел по стене палкой, и стук наконечника о камни сопровождал его иноземное бормотание, отдаленно напоминающее песню. Палка в горах была принадлежностью каждого: и старого, и молодого. Подобно третьей ноге она поддерживала путника на горных тропинках и не давала соскользнуть по льду на перевалах. Нахт остановился возле Туса и некоторое время наблюдал за его тяжкими трудами.
- Тут камней на тысячу иров хватит… - прокомментировал утуроме. - Что, пока не посетила тебя удача?
- Пока еще нет, - ответил Тус, продолжая ворочать камни, всматриваясь в каждый обломок.
Блестело все: тоненькие чешуйки глассы, кристаллики витриона, а иногда и просто свежий скол черного альфита. Скала не раз обманывала несчастного Туса, не раз он бросался вслед за скатившейся по склону вывороченной глыбой и возвращался ни с чем.
- Ну, и куда же ты денешь берилл, если вдруг найдешь его?
- Продам… Никит поможет.
- А дальше?
- Надо бы помочь монастырю… И себя не обижу.
- Помочь монастырю… Похвально… - пробурчал утуроме.
- Я пока еще ничего не нашел, - ответил Тус.
- Я тоже. - Нахт вновь обратил свой взор к стене.
- И да поможет тебе Хрон, - Тус улыбнулся, - только я все уже осмотрел. Здесь не пройти.
- И с той стороны? - Нахт кивнул на противоположный берег.
- И с той…
- А над водой?
- И там стена без единой трещинки.
- Ничего, два глаза хорошо, а четыре лучше…
Нахт спустился вниз, и за это время Тус успел перевернуть еще несколько камней. Затем служка снова услышал рядом дыхание Нахта.
- Ты, когда осматривал, переплывал?
- Нет… - ответил Тус, - обходил. Холодно…
- А я попробую…
Вскоре снизу донесся плеск воды. Туса немного испугало такое решение утуроме: Нахт был немолод, а озеро достаточно широко. Однако опасения служки были напрасны: через полминты Нахт стоял на противоположном берегу и растирался хламидой.
Туса поразило тело утуроме: коричневое и неестественно худое, оно казалось стволом высохшего кедроса.
Однако, натянув теплые штаны и телогрейку, утуроме сразу пополнел, и в этом одеянии, с гладко выбритой головой и морщинами, избороздившими лицо, стал похож на монаха. "Утуранский жрец, - подумал Тус, - тот же самый монах, с чего бы ему быть толстым?.. Хотя наш Эант скорее наоборот…" Служка представил голого Эанта, нерешительно трогающего босой ногой воду, так, словно она была кипятком. Неправдоподобность этой сцены развеселила Туса, и, не сгоняя с лица улыбку, он спросил:
- Ну, как водичка?
- Холодный, - ответил Нахт. - Очень холодный.
- Холодная, - поправил его Тус.
- Да, да, холодная… И ты верно сказал, нет там никакого подъема… Стена гладка, словно кожа Норы.
"Кожа Норы… Кто такая Нора и что у нее за кожа? - подумал Тус, возвращаясь к работе. - Золотистая, как у конгаев и утуроме?" - предположил он, но представил Натти - девушку из родного поселка. Свет Таира золотил ее белую кожу, кожу северянки. "Туси… Туси…" - В плеске воды он теперь слышал ее тихий голос. А сколько портретов было нарисовано за три ира его памятью… Сколько сладких тайных мыслей скрывалось за ежедневными молитвенными чтениями… Тусу нравилось служить и учиться, однако оставаться в монастыре он не собирался. Ир-два было нужно ему до конца постижения книжной премудрости, охотно предоставляемой Никитом. И мысленно он уже видел себя в облике храмового библиотекаря, но не здесь, среди этих величественных вершин, а внизу, в Коре. И Натти была его женой, женой мессира книжника. Для Туса, как, впрочем, и для всех монахов, двери монастыря всегда были распахнуты, а то, что их на мгновение захлопнул ветер беды, не смущало юношу.
Мир был прост и прозрачен, как горный воздух. Он был прост, пока не входила в него капризная и своенравная, красивая и желанная Нати. Здесь ее не было, и все страхи, нагоняемые стариком Никитом, казались Тусу несерьезными. По мнению служки, происходили они оттого, что библиотекарь просидел целую четверть века наедине со своими мыслями и книгами, а ученые гости вроде Нахта и Юла, да Павул со своими сновидениями, подогрели его фантазию.
Но когда появлялась Нати, даже не в реальности, а в памяти Туса, все вокруг приобретало новые измерения, мир становился недоговоренным и чудесным, как радужный водяной пузырь. "И кожа твоя чиста, как кожа Норы… Никит, наверное, знает, кто такая Нора…" Тус вспомнил родинку на плече Нати, которую она позволяла трогать ему губами, родинку, притягивающую, словно далекая звезда.
"Фу, какой ты слюнявый, - слышал он ее голос, - целоваться научись…"
"Научи…" И она проводила губами нежно, словно кончиком тонкой кисти, по его шее. Он слышал ее частое дыхание, и каждый выдох был бесконечной игрой граней драгоценного кристалла, путеводной звездой Туса.
Наступил уже вечер, и пора было возвращаться, однако Тус не терял надежды. "Завтра и послезавтра… Если позволит Никит…"
Он переворачивал камень за камнем, и, хоть не было конца этим камням, они стали легки, и рябь перед его глазами, рябь от складок породы, от подмигивающих золотом пятен слюды, от бледных, похожих на мясные жилы, включений Витриона, уже не отвлекала Туса. Но пока не появлялось и намека на то, что безуспешно искал его взгляд.
"Если не начнут работ по рубке ступеней, наверное, смогу и завтра. Хотя не разобраны еще завалы в хранилищах… Завтра, вероятно, моя очередь… Надо поговорить с Никитом…"