- Все к лучшему в этом из наилучших миров, - с усмешкой напомнил я ему слова философа, книгу которого капитан держал в руках.
- А, ты читал Лейбница? - улыбнулся капитан. - Нет, не считаю, что все к лучшему. Что-то неладное со студенческой молодежью. Все чаще дерзит, на лекциях ведет себя безобразно.
- Вот это и есть страшное, - начал я и вдруг заговорил, увы, велеречиво, как доктор Зайнер: - Брожение усиливается не только среди молодежи, но и в умах твоих коллег. А самое опасное - в душах и настроениях масс. Сейчас на планете уже сотни миллионов людей. И у всех, как у нас, растет недовольство, смутное желание встряхнуться, сбросить сонную одурь, "порвать лазурь успокоенных мечтаний". Из тины преисподней, из самых нижних мезозойских пластов психики невольно и неосознанно всплывает что-то недоброе, разрушительное. Волшебные облака улавливают все это как желания и мечты, которые должны же когда-нибудь сбыться. Может быть, уже сейчас облака насыщены, как грозовые тучи непро-лившимся дождем, этой смутной психической энергией. И однажды она прольется сокрушающим ливнем зла, пронесется ураганом жестокости и насилия.
- Ну, разошелся, художник, бряцает и пугает нас своим буйным воображением, - замахал руками капитан. - Рисует картины прямо-таки апокалипсические. Нет, сказочные облака не злые.
- Но и не добрые, они безразличные, - поддержала меня Аннабель Ли и тут же возразила: - Картину ливня жестокости и зла ты нарисовал жутко выразительную. Мне она нравится, как нравятся твои живописные картины - "На абордаж", портрет Фриды. Но жуткое пророчество твоей словесной картины… Нет, здесь я не согласна. Не дойдет до этого.
- Еще как дойдет. - настаивал я. - Ты спроси капитана, - что сотворили Зайнер и его шайка. Создали ракеты, залетающие выше облаков и даже в космос. Того и гляди, посыплется сверху ядерный дождик.
- Это правда? - испугалась Аннабель Ли.
- Ракеты есть. С их помощью изучают облака и пытаются разгадать, из чего они. И представьте: из ничего! Не из протонов и электронов, не из привычного вещества. А в космосе сфотографировали то, что и следовало ожидать: никаких планет, одни только космические облака. Вот они-то и не позволят создать ядерное оружие. Спросите, почему? А почему все попытки усовершенствовать морской флот ни к чему не привели? Да потому, что большинство людей втайне вовсе не желают этого. Вот ты, художник-романтик, хотел бы, чтобы в морях плавали не парусники, а пароходы?
- Нет, не хотел бы.
- А юнга? - Капитан, усмехаясь, подмигнул мне.
- Эти вонючие коптилки? - возмутился юнга. - Ни за что!
- Вот и боцман не желает коптить небо. А о царице нашей и говорить нечего. Ей подавай овеянные легендами корабли, летящие на крыльях парусов. Так, дочка?
- Так, папа. И все же мир наш какой-то скучный. Ничего в нем не случается.
Однако вскоре начало случаться.
БИЛЛИ БОНС
В самом событии этом не было ничего страшного. Напротив, оно внесло в тишь курортного городка хоть какое-то разнообразие, а царицу нашу развеселило и обрадовало: она встретила наконец человека, явившегося в земное бытие из вымысла. Как и она, субъект этот долгие годы носился по Вселенной и жил в ней своей незримой жизнью, похожей на небытие. И вот космические ветры занесли его на нашу планету, где он и получил, по удачному выражению капитана, "вещественное наполнение".
Однажды ночью нас разбудил шторм - явление для Уютного моря редкое. Аннабель Ли подбежала к окну. В свирепости стихии ей чудилось что-то ненастоящее, красиво театральное. В промоины туч иногда выскакивала луна, громадные волны в ее ярком свете отливали серебром, верхушки их сверкали бриллиантовым кружевом пены. Скрывалась луна, море исчезало во мгле и под грохот грома и вспышки молний снова озарялось.
- Парус! - закричал юнга.
Вдали, перед входом в бухту появлялся из тьмы парус небольшого суденышка, исчезал на миг и снова возникал.
- Лихие моряки, - сказал боцман. - Пытаются проскочить между скалами и в бухте переждать бурю. Удастся ли?
Гроза прошла, отсверкали молнии. Море погрузилось в свистящую мглу, и мы не знали, что случилось с парусником. Утром, когда буря утихла, его увидели на пляже, прямо напротив таверны "Грязная гавань". Суденышко килем глубоко врезалось в песок, корма разворочена, а мачта с парусом валялась в стороне.
- Эй, там, на палубе! - слышался приглушенный голос из каюты. - Дверь завалило. Рубите ее, к дьяволу!
Толстый Эдик разбросал обломки и топором вырубил заклинившуюся дверь. Из каюты вышел высокий грузный мужчина с мрачным загорелым лицом и сабельным шрамом на щеке. Шрам был такого же грязно-синего цвета, как и засаленный кафтан. Из-под шляпы торчала просмоленная косичка.
- Это он, - с восхищением зашептала Аннабель Ли. - Просоленный морскими ветрами пират и знаменитый кладоискатель. Откуда знаю? Потом покажу книгу. Он оттуда.
- А где мой матрос? - Человек увидел сломанную мачту на песке, расщепленную голую палубу и махнул рукой. - Смело за борт? На жратву акулам? Ну и дьявол с ним. А это чей кабак? - ткнув пальцем в вывеску, спросил он.
- Ну, мой, - неохотно отозвался Толстый Эдик.
- Бери сундук и веди меня в комнату.
- Комната найдется, но не для таких оборванцев.
- Это я оборванец? - Темное лицо пирата покраснело от гнева, а шрам еще больше налился свинцовой синевой. - Да я богаче заморских принцев. Смотри, сухопутная крыса, ползай на брюхе, собирай.
Моряк вытащил из кармана горсть золотых монет и хотел швырнуть на песок. Толстый Эдик подскочил, перехватил деньги и угодливо затараторил:
- Комната есть. Отдельная и с видом на море. А как звать заморского принца?
- Ни к чему тебе знать мое имя, - нахмурился моряк. - Зови просто Капитаном.
- Это Билли Боне, - вмешалась Аннабель Ли.
- Выдала, стерва, - прохрипел пират и обернулся. Увидев царицу невиданной красоты, смешался и замолк.
- Извини, Билли. Но здесь тебе бояться некого. Можешь сколько угодно петь "Йо-хо-хо и бутылка рома". Будь как дома, дорогой.
Теплота и участие, прозвучавшие в голосе царицы, ее ласковый взгляд сразили бывалого морского скитальца, не знавшего домашнего уюта, детства и материнской ласки. Губы его дрогнули, на глазах показались слезинки.
- Матушка! - рухнув перед Аннабель Ли на колени, завопил пират. - Спасибо, матушка! Век не забуду!
- Что с тобой, Билли? - удивилась Аннабель Ли. - Не к лицу тебе такие нежности. Ай-ай-ай, стыдно.
- Нализался! - хохотнул Толстый Эдик, но, склонившись и нюхнув, пожал плечами. - Да нет, вроде трезвый.
- Это я-то нализался? - обиделся пират и вскочил на ноги. - Подожди, сухопутная крыса. Ты меня еще узнаешь. А ну, веди в комнату.
Толстый Эдик и слуга подхватили сундук и направились в таверну. Сзади, благодарно оглядываясь на "матушку", шел враскачку моряк.
Дома Аннабель Ли показала роман Стивенсона, в котором выведен буйный Билли Боне, и два вечера читала нам его вслух. Когда чтение закончилось, юнга с завистью вздохнул:
- Эх, жили же люди.
Капитан сказал, что материализовался Билли Боне не случайно, ибо образ его получился у автора очень живым, ярким и выразительным.
Однако этот оживший образ принес в земное бытие все свои привычки и вел себя слишком уж выразительно, что вызвало беспокойство у хозяина таверны. Сначала Толстый Эдик был доволен. Еще бы! Деньги так и звенели у него на прилавке.
Посетители толпами валили в трактир, выпивали, дымили и, переговариваясь, с любопытством рассматривали необычного гостя. Однако тот оказался нелюдимым. Он забивался в угол, пил ром и, озираясь по сторонам, сердито сопел носом. Однажды, накачавшись до того, что шрам на щеке побагровел, новый постоялец стукнул кулаком по столу и заорал:
- Эй, вы, на палубе! Тихо! Петь буду.
Как и предсказывала Аннабель Ли, пират заревел свою любимую песню:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Ио-хо-хо и бутылка рома! Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Ио-хо-хо и бутылка рома!
Пират потребовал, чтобы ему подпевали. Встретив молчание, он разразился грубой бранью и запустил в посетителей бутылкой. Те поспешили уйти.
Утром следующего дня пират приказал хозяину привести ученых.
- Не придут они к разбойнику.
- Молчать, крыса! - заорал гость и обнажил кортик.
Перепуганный хозяин показал на берег:
- Видишь, на камне сидит человек в морской форме? Зовут его Старпом. Но он ученый человек. А вон в той двухэтажной вилле живет профессор Рум.
- Веди сначала профессора.
Идти к пьянчуге и дебоширу профессор не пожелал. Но зато старпом как будто даже подружился с пиратом, что не вызвало у меня особого удивления.
Правда, дружба у них завязывалась неровно. С балкона мы видели, как пират и старпом прохаживались вдоль каменистого и пустынного берега, то удаляясь от нас, то приближаясь. Билли Боне часто повышал голос и обнажал кортик.
- Обманешь - убью! - заорал он, приставив кортик к горлу старпома.
А тот спокойно, с какой-то даже ухмылкой - не то насмешливой, не то одобрительной - посматривал на разбушевавшегося разбойника. А когда они приблизились к нам, мы услышали его голос:
- А может, монетка твоя фальшивая?
- Врешь, гадина! Настоящая. Приходи ночью и увидишь. Светится и что-то показывает.
На другой день старпом пришел к нам и, пожимая плечами, сказал капитану:
- Не знаю, что и подумать. Монета у этого бродяги действительно светится и показывает. Может, сходим и посмотрим?
- Сходим, папа, - уговаривала Аннабель Ли. - Он же хороший и тихий как овечка.