- Не бередите душу, моряк. Не тревожьте память. Лишь на миг мелькнуло в ней что-то о моей далекой и как будто земной жизни. Но это обман. Нет, только здесь я непонятным образом получила вещественную жизнь. Шагнула из сказки и захмелела от радости. Но кое-что при этом и потеряла. Что потеряла? Невесомость. О, с какой легкостью я раньше кружилась, вальсировала на Лебедином озере. А сейчас? Во мне сейчас пятьдесят семь килограммов веса. Кошмар!
- Вы и сейчас, царица, на удивление легки, воздушны и на диво стройны.
Спьяну вырвались у меня эти до ужаса пошленькие слова. Я сгорал от стыда. Но царица улыбнулась мягко, необидно и, как мне показалось, польщенно:
- Вы говорите комплименты, как влюбленный мальчик. Впрочем, давайте друг с другом на "ты". И не зови царицей. Какая я царица, если не владею даже собой. И не знаю, что со мной.
Вскинув ресницы, Аннабель Ли посмотрела мне в глаза. Теплой волной отозвался у меня в груди этот глубокий и нежный взгляд.
- О мой мужественный моряк и звездный скиталец. Это не ты, а я… я влюбилась в тебя, как девчонка.
- С этим… с этим, царица, не шутят.
- А я не шучу. Может быть, не шучу, - рассмеялась она.
Несерьезный, игривый смех расстроил меня и глубоко обидел.
- Освежиться вам надо, царица.
- Да, да… Голова кружится. Прочь из душного сада. К озеру… к Лебединому.
На берегу она села на камень, посмотрела на водную гладь и вздохнула:
- Нет, далеко этому озеру до Лебединого.
- Где же это загадочное озеро?
- В очень далекой галактике и на самой обычной планете. Но озеро там - сказка… Кстати, книги в моей библиотеке с той планеты. Как они появились? Не знаю… Захотела - и появились.
Подошли фрейлины и увели царицу в покои. Обернувшись, она сказала:
- Вечером устроим в честь гостей бал. А сейчас спать.
С час или полтора я бродил по саду с хаосом взбудораженных чувств. Вот и объяснилась царица в любви. Захмелела и пошутила. Но мне-то каково! Мне, всерьез потерявшему голову. Нет, хватит! Сброшу чары красавицы, пришедшей из сказки. Я не мальчишка, обуздаю свои разгулявшиеся страсти и буду держать их в узде.
С таким вот решительным настроением я зашел в библиотеку и застал капитана за странным занятием. На полу и на столе в беспорядке валялись книги. Со многими из них капитан, а ныне профессор Рум наверняка успел познакомиться. Сейчас он их расставлял по полкам. Над одной из них надпись: "Так себе". Видимо, сюда капитан засовывал книги, не представляющие для него особой ценности. Две другие полки имели необычные надписи: "Любопытно" и "Очень любопытно". И уж совсем ошеломляющая надпись красовалась над самой большой полкой: "Жабы".
- А не слишком ли обидно? - усмехнулся я.
- Ты думаешь? - Капитан-профессор рассеянно посмотрел на меня. - Впрочем, я приготовил другую надпись. Помягче.
Он поставил на полку табличку со словами "помягче". Но и эта табличка выглядела не слишком уважительно: "Великие Вычислители".
- Здесь так называемые последовательные, самые твердолобые и вульгарные идеалисты и материалисты, - пояснил капитан.
- Да уж догадался, - рассмеялся я. - Но есть же здесь мыслители, близкие тебе по духу?
- Сколько угодно. И самый интересный из них - Кант. Ты только послушай, что он писал. Почти как у меня: "Две вещи наполняют душу удивлением и благоговением…"
- "Звезды вокруг нас…" Ну и так далее. Неужели слово в слово?
- Не совсем. У него не "звезды вокруг нас", а "звезды над нами". Он же не бывал в космическом океане, не плавал среди звезд. Но в остальном почти слово в слово. Как это понимать? Как он мог угадать мои мысли?
- Видимо, схожие мысли, как парусные фрегаты, плавают среди звезд.
- Видимо, так. Еще мне нравятся Платон, Гераклит…
Гераклит! В голову мне будто что-то стукнуло, в глубокой памяти, словно в тумане, сверкнули блики на морской волне, послышался голос учителя, еще блики и… погасли. "Что за чепуха творится со мной на этой планете? - с неудовольствием подумал я. - Все чудится что-то, чудится. Хватит!"
Пока мы беседовали, за окном сгустились тучи, в библиотеке потемнело, и вдруг все озарилось ослепительной вспышкой. С шипением и треском прогрохотал гром. Я подошел к раскрытому окну, подставил голову под хлещущие струи, и они будто вымыли из моей памяти мусор потревоженных видений. Хорошо стало, свежо.
В это время к дворцу подлетели две сиреневые птицы, встряхнули крыльями, перевоплотились, и через секунду вошли в библиотеку две озерные девы.
- Ну что, подружки? Слетали? Нашли? - нетерпеливо спросил капитан.
- Нашли в Бирюзовом океане. Корабль называется "Аларис". Так? Капитаном у них мужчина с трубочкой в зубах.
- Это он. Боцман. А юнга?
- Синеглазый парнишка? Там он. У них все в порядке.
- Спасибо, подружки, успокоили. - И, улыбнувшись, капитан повернулся ко мне: - Чуть не забыл. Для тебя кое-что есть. Подружки, покажите ему мастерскую.
В просторной светлой мастерской я нашел все, что нужно художнику. Кисти и краски - какие только угодно. "Царица постаралась, - с благодарностью подумал я. - Постараюсь для нее и я".
Встал я перед огромным полотном и задумал грандиозную картину - звездное небо, фрегат, освещенный в зловещих тонах пролетающей над парусами кометой. И конечно же сражение: огненные вспышки пушечных залпов, рушащиеся мачты, искаженные рты раненых. В общем, все "пиратские ужасы", по которым скучала царица.
"На абордаж!" - так я назвал картину. Писалось легко. Незаметно пролетали минуты, часы. Вот уже закончил ночное небо - звезды, комету. Эскизно набросал палубы двух кораблей, сошедшихся бортами. И вдруг почувствовал, что картина, задуманная в шутливо-развлекательном духе, ускользает из моей власти и обретает какой-то жуткий, глубокий, первозданный смысл.
Отошел назад и ахнул. Вселенная, нависшая над забрызганными кровью палубами, - это же старпомовский дьявол! И в парусах, облитых дрожащим светом багровой кометы, и в устрашающем блеске синего созвездия так и видится ухмылка Сатаны над бедным, истребляющим друг друга людом.
Нет, это уже не метафизическая печаль, которая нравилась капитану в моих прежних картинах. Это метафизический ужас перед чем-то неведомым, великим и грозным.
В страхе я попятился от этой картины. Ладно, закончу ее потом. Остановился перед другим чистым полотном в красивом подрамнике. Напишу я, под стать подрамнику, что-нибудь красивое, жизнерадостное, светлое. Ну, например, вот эту планету Счастливую, какой я увидел ее недавно с высоты птичьего полета: посеребренные утренним солнцем леса, голубые реки, розовые облака.
Сначала работал в привычном темпе. Но потом опять со мной что-то случилось. Я писал с нарастающей скоростью, с небывалым увлечением. Минута, еще минута - и я уже буквально летал на крыльях вдохновения. Я скакал от одного края полотна к другому, писал с неистовым азартом, в сладком творческом дурмане, в забытьи…
Через час или полтора, уж не помню, отошел назад, чтобы полюбоваться, и застонал - по планете Счастливой прошелся Сатана! На картине - догорающие и обугленные леса, в небе клубятся черные тучи в багровых отблесках атомных взрывов, и пепел… Жуткий, тускло светящийся радиоактивный пепел, обратно падающий из крутящихся багрово-черных туч на разгромленную, сожженную землю.
Да что такое со мной? Словно во мне сидит какой-то дьявол. Иначе откуда это необоримое творческое веление? Откуда, из каких мрачных глубин этот вселенский ужас?
Еще раз посмотрел на картину со смешанным чувством восторга и страха. Картина сильная, пугающе выразительная. Ею бы гордиться. Но я стыдливо отодвинул ее в угол и закрыл покрывалом. Что делать? Бросить ее или дописывать потом, втайне от всех?
Из мастерской я вышел на улицу. Из башенки царицы доносились звуки рояля. Хмель у нее, видимо, рассеялся, и сейчас она творила свои музыкальные произведения. Тут уж совсем иная картина, не моя. Волнующие звуки рисовали иные дали и образы - нежные, овеянные светлой грустью.
Я подошел к берегу. После грозы небо очистилось, и лишь отдельные облака, розовые в закатном солнце, висели над озером. По нему свободно, словно невесомые, ходили озерные девы. Увидев меня, они превратились в птиц, взмыли вверх и, рассеиваясь сиреневой дымкой, подлетали к алым облакам и словно растворялись в них. Через секунду-другую вылетали оттуда, но уже светло-алые, как эти вечерние облака. Переоделись красавицы, поменяли оперение и опустились на воду.
Ко мне подплыла Фрида - та самая птица, что доставила меня сюда. С самого начала она почему-то так и льнула ко мне. Ступив на берег, птица обернулась красивой блондинкой в светло-розовом платье. Она улыбалась, строила мне глазки. Такая же, видать, шалунья, как ее царица.
Фрида подошла и села на скамейку рядом со мной.
- Как хорошо там, - прошептала она. - Вот бы ты сел на розовое облако и плыл бы себе, все плыл по синему небу.
- Как на розовой яхте? У меня не получится. А вот ты, пожалуй, смогла бы поднять меня к облакам, и даже выше.
- Не знаю. Разве попробовать?
Фрида вновь стала птицей. Я сел на ее спину. Взмахивая своими сильными крыльями, подняла меня птица Фрида к самым облакам. Все выше и выше. Вот уже розовые облака далеко внизу под нами. И вдруг они затуманились, и мы влетели в темную тучу - в иное измерение, в космическое облако.
- Страшно, - прошептала Фрида. - Спустимся?
- Не бойся, - ободрил я ее. - Ты же родилась здесь, ты частица… - Вспомнив капитана-профессора, хотел сказать "частица высокоорганизованной и мыслящей материи". Но грубо, вульгарно прозвучали бы здесь эти слова.
- Частица чего? - спросила Фрида.