Он запнулся. Подбирая слова, а я чувствовала на щеках воду. Пошел мелкий дождь. Он был сразу повсюду – мелкая осенняя взвесь, – и в степи стало прохладнее. Синдзи мазнул по лицу и посмотрел на ладонь.
– Теперь еще и дождь, – обиженно сказал он. – И сны эти о вас дурацкие.
Дождь, сны – и мне казалось, я знаю, в чьем микрокосме мы сейчас.
– Сны?
– Сны. Всегда вы, и всегда отвратительно. Больница, грязь, кровь, – он помотал головой, разбрызгивая крупные капли. – Боже, что за дерьмо у меня в голове!
"Каору, – подумала я. – Каору, я тебя ненавижу".
В небе что-то вздрогнуло, и я увидела гром.
– "Дерьмо в голове", – повторил Синдзи и рассмеялася, сжимая виски. – Не дерьмо – обычная опухоль, а я сам – обычный Ангел. Может, эти сны – они из вашей памяти, Рей? Может, это все было и в самом деле? Вас возили по полу, вытирая вашу же рвоту – было? Ноги раздвигали за таблетку – было? Вы вдвоем с каким-то говнюком мучали других больных – а это было?! Может…
Он задохнулся и опустил взгляд. В его груди зарастала сквозная рана – нет, просто дыра: без крови, без обломков костей. Меня колотило, но я смотрела, как затягивается эта дыра. Смотрела поверх ствола пистолета.
– Это… Это что? – спросил он.
Я едва слышала Синдзи сквозь дождь. Я едва слышала все за ударами своего сердца.
– Это значит, что я в вашем мире, – сказала я.
Свой голос я тоже едва слышала. "Я стреляла в него". Я словно бы видела, как между нами – образы его снов, подарков Нагисы Каору. Я видела бледное спокойное лицо – всегда спокойное, какой бы ад ни творился вокруг. Свое лицо.
Каору сводил с ума Синдзи, но достал меня. Капли дождя висели в воздухе, как подвешенные на лучах света, и вдруг стало ослепительно светло. День вернулся сразу весь, без перехода, без разбегающихся туч.
День вернулся. Капли – остались.
– Вы… Вы в меня выстрелили!
– Да.
– Если бы я… – Синдзи сглотнул. – Если бы мы наоборот?.. В вас? Внутри вас?
– Нас вернуло бы в реальность, – сказала я, глядя ему в глаза. – Вам было бы очень больно.
Я держалась за эту мысль – только она и была настоящей, только она и была надежной. Икари-кун не мог придти в себя, он смотрел, как я опускаю оружие, вел взглядом зрачок ствола, и я поторопилась развеять пистолет. Только тогда он выдохнул и сел – почти упал на землю.
– Я… Вы… – он потер грудь, поморщился. – Я наговорил лишнего, да?
"Немного. Совсем".
– Просто, знаете, Аянами, нас тогда сняли с уроков и повели в бомбоубежище – за два дня до того, как приехал отец. Сказали, большая авария, но все уже тогда шептались, понимаете? Ядерный гриб, понимаете? Я сидел в бомбоубежище, слушал, как Китаро и этот, как его? Кейма, что ли? Я слушал, как они сговариваются сбежать, а сам думал, а вы в это время все видели…
Он наконец поплыл – плакал по-настоящему. От жалости к себе, по матери, по непрожитым годам с нею и с отцом. Я все ждала, когда он обвинит меня в этом, когда вспомнит, на кого тратил время Икари Гендо, пока его сын собирал рюкзак и искал на карте интернат "для дебилов". Я смотрела на него сверху вниз, и снова шел дождь, он плакал со своим хозяином. Я ждала – непрошенная гостья в его жизни.
То есть, прошенная, но не им.
Он иссяк, он молчал и смотрел на меня, а я совершенно не знала, как поступить в этой ситуации. "Сядь рядом, Рей, – подумала я. – Сядь и обними его. Все ты знаешь". Мой внутренний голос напомнил мне Аску и Кадзи разом – а еще я подумала, что Икари-куну может быть гадко.
Он видел то, что показал ему Каору.
– Икари, – позвала я. – Те сны, о которых вы говорили…
Синдзи помотал головой:
– Я болен, Аянами. Я больной извращенец, простите меня, пожалуйста. Я, наверное, не так понял что-то из вашей памяти. Помните, у нас разные метафорические коды?
Я кивнула. И я сама не верила, что собираюсь возражать.
– Помню. Это не сны. Точнее, не ваши сны.
Ты не поверишь, Икари. А если поверишь, то я или стану прошенной гостьей, или уйду.
Все просто.
– Аянами…
– Помолчите. Каору появился в моей жизни…
* * *
Мы сидели в моем кабинете и смотрели друг на друга. В глазах Икари еще отражалась степь, а свет из окна казался тусклым, ненастоящим – как и весь мир по эту сторону.
– Спасибо за анализ урока, – сказал Синдзи. – И вообще, за все.
– За все?
– За то, что вы пришли.
"Мне нужно много обдумать, – говорил его взгляд. – Мне тяжело с вами".
Но я услышала главное – вернее, не услышала то, чего боялась: он не попрощался сразу, не сбежал, не ушел.
"Если ты будешь хорошей девочкой, Рей, он тебя пожалеет".
На этот раз я будто услышала Каору.
Хватит. Я – это я, и только. Позже я пойму, что мы обменялись ужасными вещами: он показал мне обиженного и несчастного ребенка, я ему – безразличную игрушку, куклу. Позже я пойму, что мы, наверное, поторопились.
Позже, пожалуйста. Пускай это будет позже.
Он отпустил мою руку только у входа в медицинский кабинет.
– Вы уверены, что дальше сами?
– Да. До завтра.
Икари-кун удивленно заглянул мне в глаза:
– До завтра?
– Я думаю, вам нужно время, Икари.
– Нужно, – согласился он и кивнул. – Очень нужно, Аянами. И мне, и вам. Только есть ли оно у нас?
– Есть, – сказала я.
Я верила в слова его отца, Икари Гендо, как верила всему, что он делал. Верила – но имела в виду не это. Синдзи и я, я и Синдзи провели годы в его микрокосме, мы вылили друг на друга ведра воспоминаний, мы резали друг друга своим прошлым. Я даже выстрелила в него.
В реальном мире прошло около полутора минут.
– Есть, – повторила я и пожала ему руку. – До завтра, Икари.
Он без слов поцеловал меня в щеку, мир взорвался – и высвободил степь.
– Простите меня, я на секунду, – быстро сказал Синдзи. – Вы правы, я должен многое обдумать, но вы только не сомневайтесь: я не убегу.
– Не убежите?
Щека горела, и я едва стояла на ногах.
– Нет. Вы прожили ужасную жизнь, да, мне страшно, но с вами что-то не так. Вы выросли слишком хорошей, Рей.
"Слишком хорошей, – подумала я, стоя у двери кабинета Акаги – Я – хорошая". И, уже открывая эту дверь, я поняла, что Икари-кун сразу же нарушил свое обещание: он убежал, боясь того, что я скажу что-то в ответ на его теплое признание.
Что-нибудь… Правильное.
В кабинет Рицко Акаги я вошла с улыбкой.
* * *
– Мари совсем рехнулась на половой почве, – сказала Акаги.
Сегодня она выбрала шреддер. Аппарат полосовал чистую бумагу. Доктор Рицко смотрела на тонкие ленты, терла висок и закладывала новый лист. Я не видела ее трезвой с того момента, как она прописала мне симеотонин.
– Майя совсем рехнулась на почве педагогики, – добавила Акаги, вытаскивая новый лист из пачки. Ноющий звук из шреддера делал свет в комнате желтым. Я застегнула блузку.
– А ты умираешь с улыбкой. Рада за тебя, родная моя.
Пуговицы казались теплыми – теплее, чем должны были быть. "Я умираю", – повторила я про себя. Ничего: теплая пуговица, запах неправильного спирта и тоскливый взгляд – ничего не изменилось.
Я слушала Акаги и представляла себе настоящий мир – тот самый, единственный, который продлевал мое время. Наше время. Микрокосм Икари-куна становился все ярче, все естественнее – или таким его видела я…
"Аска приходила. Справлялась о моем здоровье. Акаги с удовольствием отказала ей в информации. Наверное, на самом деле Аска приходила за чем-то другим".
…Я смотрела в окно, где все не кончался осенний день, где ветки облеплял снег, уже не желающий таять. Я ничего не могла с этим поделать, не могла изменить зимы, не могла выбросить чувство, что это последняя зима. Где-то за этой осенью был закрыт другой лицей, где-то там и те, кто начал это все – "Майнд", NERV, проекты Аски и Белую группу.
Я ничего не могла с этим поделать – здесь.
"Майя сидит взаперти и над чем-то опять работает, а на работе невнимательна. Лоботрясу из 2-А поставила кодеин вместо токоферола".
– Слушай, Рей, – Акаги подняла голову из-за шреддера и щёлкнула кнопкой. Желтый звук прекратился. – Сходи к ней, а?
– Хорошо.
– Хорошо?
Я поправила манжеты и посмотрела в глаза Акаги:
– Да, доктор.
– Ты слышала, о чем речь?
– Да, вы предложили мне сходить к Майе.
– И ты ответила "хорошо".
– Да.
Она склонила голову и будто бы ждала чего-то еще. Я смотрела в ответ и пыталась представить, сколько она выпила.
– Я вот все не пойму, Рей, – протянула доктор. – Тебе действительно все равно? Нет, конечно, я тебя знаю так долго, я помню твои тесты, когда я тебя принимала на учет…
Ее слова уходили в звон. Я понимала, что Акаги Рицко себя накручивает. Что она почему-то поверила в мою уникальность, в то, что я не умру, что за одной моей картой видений будет следующая, а за ней – еще одна. Что Ангелы придут и уйдут, а я буду вписывать их данные в новые бланки.
За окном снова шел снег, и я ничего не могла с этим поделать, но я могла сходить к Майе.
– Простите, – сказала я и указала в потолок. – Майя у себя?
Наверное, я прервала Акаги: мне действительно было все равно.
– Да, – ответила доктор и опустила взгляд. Снова заныла желтая нота. – Скажи ей, что она должна мне за отчет по кодеину.
– Хорошо.
– "Хорошо". Следующий осмотр будет с гинекологией. Ты слишком безразличная для умирающей.