- Как так? - Андрей удивился. - Она здесь целую неделю валяется, я думал, что ты принес.
Тут Жан-Жак сказал:
- Дайте сюда, это я забыл в прошлый раз.
Он протянул руку за книгой. Но Андрей опередил его и успел прочесть отчеркнутое место в сноске, и Виктор тоже прочел через его плечо.
- Это вы подчеркнули? - спросил Андрей, поднимаясь. - Французским золотишком интересуетесь?
У него был такой вид, словно он сейчас кинется на Жан-Жака и будет его душить. Вдруг Андрей сказал каким-то плачущим голосом:
- Иван Яковлевич, ну что это… Скажите, что все это неправда… Померещилось, приснилось…
Жан-Жак сунул руку в нагрудный карман, но не вытащил расчески, пригладил волосы ладонью.
- Вы что, с ума посходили? - спросил он. - Чего вы от меня хотите?
- Чего я хочу? - закричал Андрей сумасшедшим голосом. - Я хочу уважать своего руководителя! Я хочу, чтобы он не похищал музейные ценности за выкуп! Я хочу, чтобы он не позорил… не позорил звания ученого!..
Он еще что-то неистово орал. Жан-Жак прикрыл глаза ладонью. А Виктор исподлобья смотрел на него, подперев нос большим пальцем.
Я не вмешивался. Только теперь до меня дошло: Рыжов похитил Нику Самофракиискую не с научной целью, а… Как это дико, непредставимо! Он намеревался возвратить статую за выкуп…
- А я-то, дурак, ломаю голову: для чего ему Ника понадобилась, - уже не кричал, а с горечью говорил Андрей, и вид у него был такой, словно ему зуб вырвали. - Профессорский оклад у человека, дом, машина, премии… Нет! Все мало… Золота ему не хватает для полноты счастья! Ах ты ж, господи…
- Сколько вы собирались запросить с Лувра? - сказал Виктор. Спокойненько так сказал, деловито.
Жан-Жак раздвинул пальцы и посмотрел на него.
- Ну, сколько? - повторил Виктор. - Десять тысяч? Двадцать?
- А чего ты спрашиваешь? - вскричал Андрей. - Вернемся домой, пусть общественный суд с него спросит.
Жан-Жак прокашлялся.
- Горшенин, - обратился он к Виктору, странно усмехаясь. - Вы человек рассудительный, вы поймете меня правильно… Видите ли, я оставил там письмо, в котором попросил значительную сумму…
- Сколько? - осведомился Виктор в третий раз.
- Сто тысяч. Сто тысяч золотыми десятифранковыми монетами. Э-э, тридцать два с четвертью кило золота… Колоссальное богатство, Горшенин. И если вам удастся образумить этого юного максималиста, то… я готов щедро, очень щедро…
- Конкретно, - сказал Виктор. - Сколько вы нам отвалите?
Я ничего не понимал, и Андрей тоже изумленно таращил глаза на Виктора.
- Ну, скажем, половину. - Жан-Жак почесал подбородок. - Пятьдесят тысяч франков…
- Наполеондорами?
- Называйте, как хотите. До первой мировой войны золотые монеты были еще в обращении, я проверял… Вы будете обеспечены на всю жизнь.
- Подходяще. Что ж, я согласен.
- Виктор! - взревел Андрей.
- Погоди. - Виктор, прищурясь, в упор разглядывал Жан-Жака. - Но с одним условием, Иван Яковлевич. Мы вас оставим там, в одиннадцатом году. А из тех шестнадцати с осьмушкой килограммов, которые вы нам дадите, мы отольем золотую плевательницу с вашим барельефом и установим ее у входа в институт в назидание, так сказать.
- Позвольте!.. - У Жан-Жака даже глаза побелели от злости. - Это уже слишком!
- А грабить музеи - не слишком?
- Почему - грабить? Мы возьмем с капа… с капиталистов! И кроме того, этих людей давно уже нет на свете, поймите!..
- Не понимаю, почему вы упрямитесь, Иван Яковлевич? - спросил Виктор почти ласково. - Вам будет там хорошо. Купите себе этот… цилиндр, станете изобретать телевидение, пенициллин, нейлон - разбогатеете, как не знаю кто. Политикой займетесь. В католики запишетесь. Чего доброго, в премьер-министры выбьетесь. А мы вас будем навещать. Не часто, конечно, но будем. Ну?
- Как вы смеете! - закричал Жан-Жак, его белое лицо и желтые волосы были мокры от пота. - Да если бы я хотел украсть, то просто съездил бы лет на сто назад и… м-м… экспроприировал ценности губернского казначейства в нашем же городе…
Я подумал, что это вполне логично. Действительно, губернское казначейство - это куда проще. Да и к тому же Рыжов - в роли гангстера…
- Слишком просто для вас! - орал Андрей. - Вы человек с размахом!..
- Не имеете права! Я вас… Я хотел вас проверить…
В общем поднялся такой шум, что я чуть не оглох. Они все трое дико кричали друг на друга. Виктор требовал, чтобы Жан-Жака высадили в одиннадцатом году, Андрей хотел привезти его обратно, чтобы предать общественному суду, а Жан-Жак обвинял их в хулиганстве.
Наконец, они угомонились. Некоторое время в рубке было совсем тихо. Мне не хотелось вмешиваться в их дела, я только напомнил о своей просьбе: если можно, слетать ненадолго в древнюю Грецию, на остров Самофракию. Жан-Жак махнул рукой и устало закрыл глаза.
Виктор принялся перестраивать путевую программу, а Андрей вытащил стопку карт, отыскал нужную и определил координаты Самофракии.
- 40 градусов северной широты, 20 - восточной долготы, - сказал он. - Даю команду на рули.
Все-таки удивительная машина - СВП-7! Время со скоростью двухсот миллионов часов в час неслось за бортом, огражденным защитной зоной нуль-времени. Я бы сказал - со скоростью мечты…
И ведь никто со стороны не может увидеть машину. Вихрь, дерзкий взлет человеческого гения…
Не знаю почему, в памяти всплыли строки Луговского:
В небе древний клич уходящих стай,
Проплывает путь, за верстой верста.
Сердце птичье томит даль безумная,
Пелена морей многошумная…
Я не птица, но и я вдруг ощутил, как это удивительно верно: сердце томит даль безумная… Нет, не могу выразить даже приблизительно своего ощущения полета во времени…
- Ребята, - сказал я, - я преклоняюсь перед вами. Вы победили время. Помните древнейшего бога греческих мифов? Хронос - так его звали. Хронос, олицетворение времени. Ужасный, жестокий Хронос пожирал своих детей. Его сестра - жена Рея спасла Зевса, обманув Хроноса и подав ему вместо Зевса камень. А когда Зевс вырос, он восстал против Хроноса, заставил его извергнуть пожранных детей - новых богов и бросил его в Тартар. Время пожирало людей и события, но вы, ребята, победили его… Вы - новые боги, титаноборцы!
Я хотел им еще рассказать, что Хроноса изображали с косой и серпом в руках и с ребенком в зубах, что римляне называли его Сатурном, но побоялся, как бы Андрей не поднял на смех мою восторженность. У него способность портить мне настроение.
Но Андрей ничего не ответил. Он и Виктор что-то делали у пульта - очевидно, мы приближались к цели.
- Замедляю, - сказал Виктор. - Андрюша, поднимись на три тысячи метров, уточнимся визуально.
Андрей тронул клавиатуру блока пространства. И вдруг - я чуть не вскрикнул от удивления и восторга - на внезапно вспыхнувшем экране возникла глубокая синь Эгейского моря. Слева показались ярко освещенные солнцем скалистые, изрезанные берега далекого острова.
- Вот твоя Самофракия, - сказал Андрей.
- Левее, Андрей, - скомандовал Виктор. - Держи на этот мысок. Стоп! Дай увеличение.
Машина замерла во Времени-Пространстве над островом. Да, это была Самофракия! Я сразу узнал знакомые по картам очертания. Я увидел каменистые склоны горы Фенгари, поросшие темно-зеленым кустарником, и разбросанные тут и там стада коз и овец, и рыбачьи лодки у берега…
Древняя Эллада, залитая серебристо-голубым светом, мирно лежала у нас под ногами… Можете представить себе, что творилось у меня в душе!
Мы начали медленно снижаться, чтобы осмотреть остров и разыскать Нику.
Андрей тихонько разворачивал изображение на экране, и перед нами возник белый круглый храм; его верхний ярус состоял из множества колонн, увенчанных конической кровлей.
- Дроинойон! - воскликнул я, у меня дух перехватило от счастья.
- Выражайся точнее, Леня, - сказал Андрей. - Что это за кафетерий?
- Я же говорю - Арсинойон. Его построила в 281 году до нашей эры Арсиноя, дочь египетского правителя Птолемея Сотера. Она посвятила его великим богам. Здесь должно быть сорок четыре колонны…
- Верим, верим, не надо пересчитывать, - быстро сказал Андрей. - Но где же Ника?
- Ники еще нет. Вернее - уже нет… Ну, я расскажу, если хотите… После смерти Александра Македонского его военачальники - их называли диадохами - расхватали завоеванные земли. Птолемей Сотер захватил Египет, а Антигон Одноглазый со своим сыном Деметрием Полиоркетом сделался царем этих мест. Конечно, диадохи передрались друг с другом. Деметрий Полиоркет разгромил в морском сражении флот Птолемея, - в память этой победы и воздвигли Нику. А позднее Полиоркет был разбит, разгромлен, и Самофракия попала в руки Птолемея. Тогда-то, вероятно, Нику и сбросили с пьедестала и построили Арсинойон…
Я рассказывал сбивчиво, торопливо, но ребята, кажется, слушали с интересом.
- Понятно, - сказал Андрей. - Раз стоит Арсинойон, значит, Ника сброшена. Виктор, двинь во времени помалу назад.
Щелчок включенного хроноквантового генератора, и время пошло назад. Экран затуманился.
- Потише, Виктор! Дай минимум… Ага, вот!
Над синим-синим морем, на высокой скале, обтесанной в виде крутого корабельного носа, высилась Ника Самофракийская - мраморная богиня Победы. Бурно устремленная вперед, навстречу ветру, она в одной руке, опущенной вниз, держала копье, а в другой - рог, поднесенный к запрокинутой назад голове. Богиня трубила победу! У нее было гордое, прекрасное лицо, и волосы, летящие на ветру…
Как она была хороша! И как на месте!..