Намик подобрал пулю, ругнулся, обжегшись, поплевал на пальцы и осмотрел. Она была выпущена из маленького пистолета зарубежного производства, "браунинга" или "беретты", точно определить он не мог. Но он не стал терять на это времени. Положив пулю в карман, он достал свой пистолет, сообщил по рации, что слышал выстрел, и побежал к еле заметной дверце в высокой каменной стене.
Верзилу, который бросился на него, Намик успокоил ударом рукоятки пистолета по черепу и, кубарем скатившись вниз по лестнице, вбежал в залу, где царили гам и суматоха, и радужные охапки денег валялись под столом и на полу, витали пух и перья из распоротой подушки и толпились, разнимая драчунов, несколько мужчин подозрительной наружности.
– Руки вверх! – заорал Намик и для убедительности выстрелил в потолок.
Все застыли. Гром архангельской трубы, возвестившей о приходе Страшного суда не поразил бы их более. В страхе и смятении воззрились новые господа аристократы на молодого парня в серой форме.
Первым пришел в себя Гришка.
– Слышь, братка! – сказал он, шмыгнув окровавленным носом. – Ты, того… Спрячь волыню-то. Мы тебе не жулье какое – приличные граждане, в смысле товарищи…
– Я сказал: руки! – повторил Намик, погрозив им пистолетом.
– Сынок! – трагическим шепотом произнес Дадаш-бала. – Не бери греха на душу! Умоляю тебя, не связывайся ты с этими людьми! Страшные это люди, сынок, не будет тебе пользы от них…
– Не нужна мне ваша польза…
– И начальникам твоим пользы не будет. Не по зубам они начальникам твоим, – вкрадчиво убеждал его Дадаш-бала. – Их деньгами такие люди кормятся, что и подумать страшно, не то что сказать. Куском хлеба, детьми своими, могилой матери своей клянусь, что не убили здесь никого. Из-за карточной игры спор вышел. Ты… ты лучше забрал бы себе все это, а? – и содержатель клуба без колебаний сгреб с полу деньги и протянул Намику. – Возьми! Здесь много. Очень много. А если хочешь – мы тебе еще добавим. Но и этого хватит на всю жизнь и тебе, и детям твоим, и внукам…
Юноша посмотрел на шматок денег и судорожно сглотнул. Ему вдруг стало жарко. Пот крупными градинами выступил на лбу. С юных лет отец и мать учили его, что жить надо своим трудом, что брать чужое нехорошо, что от неправедных денег счастья не видать. Он сызмальства был приучен к работе. Полол сорняки на огороде, косил сено, выгонял на пастбище скотину. Но порой к отаре подъезжали раскормленные люди на сверкающих лаком и никелем автомобилях, не скупясь платили за баранов, овощи, тутовку. Он видел их пирующими в уютных ресторанчиках вдали от оживленных дорог. Они курили "Уинстон", стаканами глушили "пшеничную", лапали специально для них доставленных женщин. И в этом городе таких людей было особенно много. Буфетчики, зеленщики, хапуги-продавцы, буржуйчики и бизнесмены всех мастей, не стесняясь, сорили деньгами в дорогих ресторанах (дешевых в городе просто не было), не скупясь платили за все втридорога, "давая жить другим", катались со шлюхами в автомобилях, увешанных побрякушками, приобретали дачи, квартиры, вещи. Их щедрость порождала бешеные цены на рынках, их наглость вызывала слезы бешенства и ненависть у всех честных людей. Да, их было меньшинство, но они были той самой ложкой дегтя, которая отравляла жизнь всем остальным.
Да, здесь было много денег. Здесь была и новая квартира и выплаченные рассрочки за телевизор и холодильник, и шуба для молодой жены и все, что необходимо, но не достать для ребенка, и давняя мечта – новенькая "Лада", да нет, теперь уже "Волга"! Новая! С "Роудстаром" и поляризованными стеклами!.. И дача на взморье! И стенка! И диван! И…
Все эти мысли вихрем пронеслись в его голове. И право же, автор затрудняется сказать, какое бы молодой человек принял решение в данной ситуации, если бы не услышал шороха за бархатной занавеской. Резким движением он сорвал тяжелую ткань и опешил. Перед ним стояла давешняя танцовщица в компании со стариком в исподнем.
– Лалка?! – не веря глазам, вскричал юноша.
– Намик! – воскликнула девушка. – Что ты здесь делаешь?
– По-моему, это я должен спросить, что ты, моя сестра, делаешь здесь, в этом притоне?.. Рядом с этим… – но не закончив фразы, он понял все, покраснел… Глаза его наполнились слезами.
– Послушайте, молодой человек… – начал было Низамов.
– Стоять, – вне себя от ярости закричал Намик.
В руку его услужливо скользнула телефонная трубка. Сам собой несколько раз провернулся телефонный диск, гуднул зуммер и довольно четкий голос произнес:
– Уголовный розыск. Майор Акперов у телефона.
– Приезжайте, – сказал Намик дрожащим голосом. – Здесь банда преступников. Они пытаются подкупить меня. Они…
– Намик! Сзади! – завизжала девушка, заметив верзилу, который подкрадывается к ее брату с ножом в руках.
Намик отбил нож и вывернул верзиле руку.
Гришка вскинул было пистолет, но не тут-то было.
Большая, красивая люстра неожиданно сорвалась с крюка и, пролетев через всю комнату, грохнулась ему на голову.
Ловким самбистским приемом Намик бросил верзилу на пол, но в это время один из юных официантов сообразил огреть его графином по голове – и все общество стремительно бросилось к выходу.
И тут началось такое, о чем все они позже вспоминали с непередаваемым ужасом. Окружающие их вещи будто взбесились.
Витая лестница с точеными балясинами взвилась, как необъезженная кобыла, дыбом встали дорогие ковры, столы составили настоящую баррикаду, больно лягались и пихали господ в сытые животы своими острыми углами. Стулья, скача по столам, лупили спинками, ложки били их по лбам, вилки кололи в бока. Исполинский осетр, до сего момента мирно лежавший на блюде, съездил по физиономии своего "короля", наполовину съеденный поросеночек вцепился в ухо Низамову. Тарелки со всем своим содержимым били по лицам воров-патрициев.
Весь этот кавардак длился до тех пор, пока в помещение клуба не ворвались человек десять работников ГАИ и сразу же следом за ними бригада уголовного розыска с оружием в руках. Тогда в зале воцарилась гробовая тишина, и один из вошедших, майор Акперов, сказал:
– Да… давно мы мечтали о столь изысканном обществе… – он прошелся по зале, пристально вглядываясь в испачканные и перепуганные лица "аристократов". Сделав жест, приглашающий к выходу, майор сказал с нескрываемой издевкой:
– Прошу наверх, "господа". Кареты поданы.
Унылые, пришибленные сознанием того, что то ужасное и неотвратимое, чего все они давно ожидали, наконец, обрушилось на них, отсекло от прошлой, сытой и привольной жизни, отрубило, как топором, их чаяния и надежды – члены клуба миллионеров гуськом потянулись к выходу.
Финальным аккордом сцены прозвучал выстрел.
И пуля, вылетев из пистолета Намика Шахиева, пронеслась несколько метров и вонзилась между обнаженных лопаток прелестной Лалы.
И поскольку это была обычная, неодушевленная пуля-дура, она пробила легкое, один из желудочков сердца и застряла в области правой груди.