Не оттого ли, при всем почтении, какое испытывают по отношению к Брэдбери американские фэны, они ни разу не наградили его ни одной высшей премией в жанре? Хотя, конечно, тому может быть иное объяснение: свои главные произведения он написал еще до того, как эти премии были учреждены…
Как бы то ни было, но Брэдбери так и не стал полностью своим в мире американской научно-фантастической "тусовки", предпочитая все время отвлекаться от главного, по ее мнению, дела: конвейерной выдачи бестселлеров. То его уводило в сторону "просто прозы", то он словно вспоминал собственную молодость в литературе и внезапно разрожался новой порцией любимых им тогда "ужастиков"; а то без устали пробовал себя на новых полигонах: в драматургии, поэзии… После чего публиковал самую традиционную science fiction, которая на заре его карьеры принесла ему славу.
Совсем иной оказалась судьба Брэдбери у нас в стране. Здесь его успех был мгновенным, неопровержимым - и оставался таковым на протяжении трех десятилетий. Достаточно напомнить читателю все те же волшебные названия - "Марсианские хроники", "451 по Фаренгейту", "Вино из одуванчиков", "Будет ласковый дождь…", "Вельд"… - и мне, критику, больше делать нечего!
Однако в данном Собрании сочинений вам предстоит встреча и с тем Брэдбери, которого "растиражировали" не в пример меньше. Может быть, потому, что "этот" Брэдбери с трудом вписывается в ставший привычным - в 1960-80-е годы - и даже слегка канонизированным образ.
Выходит, не всего его успели перевести в советскую эпоху. А когда спохватились, та уже перестала называться "советской", все полетело под откос, научно-фантастический книжный рынок взорвался… Словом, наступили иные времена, в которые "добрый старый Брэдбери" - наивный романтик и исступленный гуманист, - как и многое другое, пришелся явно не ко двору.
Уже в 1992 году как-то незаметно проскочила в одном из "новых" издательств одна из его главных книг - фантастическая аллегория "Что-то страшное грядет" (1962), - да изрядно запоздавшие брэдбериевские "страшные" рассказы, которые в девяностые годы вряд ли могли кого-либо напугать в России.
Чтобы понять, как Брэдбери оказался "не ко времени" в посткоммунистической России, имеет смысл вспомнить, почему он так пришелся по вкусу той стране, которую мы потеряли до этого. Между прочим, на фоне очевидных "за" и "против" той страны одно для меня очевидно и вызывает понятные сожаления: в той стране обильно переводили - и самое главное, читали! - Рэя Брэдбери…
Западную научную фантастику (к которой долгое время однозначно причисляли и Брэдбери) советские журналы и издательства открыли для себя в благословенную хрущевскую "оттепель". Ну конечно, не всю эту литературу - но значительную ее часть удалось тогда быстро и относительно легко напечатать еще до наступления застойных холодов. И все-таки даже при тогдашнем относительном издательском либерализме Брэдбери выделялся какой-то исходной "неотразимостью" везунчика и всеобщего любимца: его публиковали много и охотно и с ним у редакторов не возникало проблем.
Никакой загадки тут нет. Во-первых, ему с самого начала повезло с переводчиками - за прозу Мастера взялись тоже мастера (это потом на Брэдбери, как на "золотой рыбке", кто только не липнул…). А во-вторых - и, вероятно, в-главных! - его лучшие произведения были написаны в первой половине 50-х годов, когда социальная атмосфера в Америке оказалась накалена до предела; и наши первые критики, заговорившие о творчестве ведущего американского писателя-фантаста, аккуратно подчеркивали "антиамериканский пафос" его произведений - и, право же, мало грешили против истины. А под столь мощным (в те времена) идеологическим прикрытием можно было свободно протаскивать и вполне "аполитичные" вещи писателя - его сказочную лирику, автобиографическую повесть "Вино из одуванчиков", поэтические новеллы, которые при всем желании трудно было отнести к социальной прозе либо научной фантастике…
Да и социальный протест, заключенный в таких произведениях Брэдбери, как "451 по Фаренгейту", читатель воспринимал как эмоциональный, страстный отклик художника, а не холодную пропагандистскую "агитку" - вот в чем было дело.
Что касается редакторов и критиков, то их вполне успокаивало наличие "политики" - хотя порой это приводило к занятным проколам. Ведь, скажем, задолго до Замятина, Хаксли и Оруэлла пришел к нам тот же "Фаренгейт", настоящая антиутопия, которую мы читали не заполночь - на легендарных кухнях, не в самиздате, но открыто, в общественном транспорте и во время университетских лекций, оживленно обсуждая прочитанное с друзьями! Перелистайте-ка роман сегодня, обращая особое внимание не на пожарника Монтэга, а на его зловещего и всезнающего шефа-резонера, брандмейстера Битти, и вам обязательно вспомнится Мустафа Монд из романа Хаксли "О дивный новый мир" или О'Брайен из "1984" Оруэлла. Битти из их компании, в том нет сомнений! Только роману Брэдбери больше повезло у нас в стране - проскочил…
А так называемый "простой" читатель… Тот просто упивался дивным брэдбериевским словом, с ностальгическим чувством мысленно путешествовал вместе с автором в собственное детство или проникался по-детски же наивной и вдохновенной брэдбериевской романтикой. Даже забубенным "технарям" в то время, очевидно, требовалась частичка этой безоглядной романтики и поэзии. И американский писатель с библейским пафосом предупреждал об опасностях чрезмерного доверия технике - но звал при этом не назад, не в мифическую буколику дотехнологического прошлого "на лоне", а наоборот - вперед, в будущее, на освоение новых, теперь уже космических фронтиров. Только призывал делать это разумно и уважительно - по отношению к чужой жизни.
Мы, его первые читатели на русском, тогда не понимали - скорее интуитивно догадывались, - до чего драгоценный сплав предлагал нам американский писатель! Сочетание искреннего отвращения к политиканам своей страны - с трепетом и благоговением перед ее историей и культурой. Пропаганды космической экспансии - с зачатками того, что позже назовут экологическим сознанием (для Брэдбери это понятие естественным образом включает и экологию культуры). До инстинкта доведенное неприятие демагогии "защиты свободы", в то время - в его стране - прикрывавшей безумную политику скатывания от "холодной войны" к войне горячей, ядерной, - органично сочеталось у него с весьма прохладным отношением к другой демагогии, из противоборствующего стана (прикрытой лозунгами "борьбы за мир")…
Но все это читатели Брэдбери поняли значительно позднее. Для бдительных же охранителей "идейной чистоты" в случае с этим автором все было изначально ясно и определенно. Прогрессивный американский писатель-гуманист… острая критика социальных институтов буржуазного общества… лирико-поэтическое мироощущение… вера в созидательные возможности человека… И все такое прочее.
Короче, "Марсианские хроники", "451 по Фаренгейту", "Вино из одуванчиков", большинство рассказов - проходили. А вот с романом "Что-то страшное грядет", как и многими ранними рассказами Брэдбери, вышла заминка.
Заинтриговал читателей автор одной из первых (и по сей день лучших) статей о Брэдбери, покойный Кирилл Андреев. Он впервые рассказал нам о романе, о собирательном образе Людей Осени, что тревожил фантазию писателя два долгих десятилетия - и… повисло в воздухе. Потом несколько "страшных" рассказов Брэдбери тихо прошли в периодике, в периферийных журналах - "Байкале", "Просторе", "Звезде Востока". Известно, что не раз и не два центральные издательства рассматривали заявки переводчиков, писались умные внутренние рецензии-прикрытия, но издать главный роман писателя так никто и не решился.
Последние попытки были предприняты (в том числе автором этих строк) уже в ранние "перестроечные" годы - но тогда наоборот, спрос был на политику, на "острое" и "жареное", и роман Брэдбери снова оказался не ко времени.
Собственно, это время оказалось "неподходящим". Роман-то, как всякое произведение истинной литературы, конъюнктуре не подвержен - настоящая книга сама выбирает время, в которое открыться читателю…
Очень уж они оказались страшными, выворачивающими наизнанку - этот роман и рассказы из ранних сборников Брэдбери. Причем все эти инфернальные ужасы и ночные кошмары на "политику" никак не тянули - зато вызывали неприятные мысли о зле внутри человека, о фрейдистской сублимации, о бессилии человека перед силами Ада и адом собственной души, - словом, черт знает какие мысли вызывали! У Рэя Брэдбери уже была устойчивая репутация (в глазах "охранителей" - мнением читателей тогда мало кто интересовался) гуманиста и оптимиста - и "портить" ее не желали прежде всего сами редакторы. Многие из них творчество писателя искренне любили - и, естественно, боялись за него…
Хотя, если присмотрелись бы внимательнее к написанному, то обнаружили бы, что американский писатель недалеко ушел в своих "нагромождениях ужасов" от великих предшественников, коих у нас печатали без ограничений - Эдгара По, Натаниэла Готорна, Амброза Бирса, Вашингтона Ирвинга. От Гофмана и Мэри Шелли, от всех романтиков и сказочников мировой литературы, от всех тех авторов "сверхъестественного" и "кошмарного", к которым претензий не предъявлялось - классики! Не "закрывали" же в наших издательствах авторов отечественных - Гоголя и Алексея Константиновича Толстого; инородца же Брэдбери существенно ограничили в правах.