…А в последний его год, когда я вернулась с каникул, ничего уже не было. Что-то произошло. Наверное, они уже взяли его в свои руки. Или узнали обо всем и, конечно же, ужаснулись неизвестно чему, идиоты, проклятые заботливые кретины… Он посмотрел сквозь меня и отвернулся. Я перестала существовать для него. В точности, как и все остальные. Он утратил свою ценную вещь и примирился с потерей… А когда он снова вспомнил обо мне, все уже было по-другому. Жизнь уже навсегда перестала быть таинственным лесом, где он был владыкой, а я - самым ценным, что у него было в этом лесу. Они уже начали превращать его, он уже был почти прогрессор, он уже был на полпути в другой мир, где предают и мучают друг друга. И видно было, что он стоит на этом пути твердой ногой, он оказался хорошим учеником, старательным и способным… Он писал мне, я не откликалась. Ему надо было не писать и не звать, а приехать самому и отлупить, как встарь, и тогда все, может быть, и стало бы по-прежнему. Но скорее всего - нет. Ведь он уже больше не был владыкой. Он стал всего лишь мужчиной, каких было много вокруг… И он перестал мне писать…
…Последнее письмо его… Представляете, он всегда писал только от руки, никаких кристаллов, никаких транскрипторов, только от руки… Последнее письмо он прислал мне как раз оттуда, с вашей Голубой Змеи. И знаете, что он там написал? "Стояли звери около двери, в них стреляли, они умирали". И больше ничего. Ни одного слова. Ни имени, ни подписи…
…Но все равно я ждала его. Вчера он объявился, и я сразу поняла: все двадцать лет я ждала этого дня… Дура несчастная, чего я дождалась!..
Она вдруг. замолчала и, словно очнувшись, уставилась на Максима. Глаза у нее были сухие и блестящие, совсем больные глаза.
- Кто вы такой? - спросила она.
- Меня зовут Максим Каммерер, - ответил журналист Каммерер, всем видом своим изображая крайнюю растерянность. - Я в некотором роде писатель… но ради бога… Я, видимо, попал не вовремя… Понимаете, я собираю материалы для книги о Льве Абалкине…
- Что он здесь делает?
- В каком смысле?
- У него здесь задание?
Журналист Каммерер обалдел.
- 3-задание? Какое задание?.. Майя Тойвовна, ради бога, не подумайте только… Считайте, что я ничего здесь не слышал… Я уже все забыл… Меня здесь вообще не было… Видите ли, у меня такая манера работы. Я начинаю с периферии: сотрудники, друзья… учителя, разумеется… наставники… а потом уже, так сказать, во всеоружии приступаю к главному объекту моего исследования… У нас с вами получилось какое-то ужасное совпадение, и не более того… Я же не слепой, я же вижу…
- Да, - сказала она. - Это совпадение.
Она откинулась в кресло и прикрыла лицо ладонью. Ей было нехорошо. Ей было стыдно.
- Совпадение и более ничего… - бормотал журналист Каммерер. - И забудем… Ничего не было… Потом, когда-нибудь… когда вам будет удобно… угодно… я бы с величайшей благодарностью, разумеется… Майя Тойвовна, может, позвать кого-нибудь? Я мигом…
Она молчала.
- Ну и не надо, ну и правильно… Зачем? Я посижу здесь с вами… на всякий случай…
Она отняла руку от глаз и устало сказала:
- Не надо вам со мной сидеть. Ступайте лучше к своему главному объекту…
- Нет-нет-нет! Успею. Объект, знаете ли, объектом, а я бы не хотел оставлять вас сейчас одну… Времени у меня сколько угодно… - Он посмотрел на часы с некоторой тревогой. - А где он сейчас?
- Думаю, он сейчас у себя, - проговорила Майя Глумова, кривовато усмехнувшись. - Курорт "Осинушка". Это на Валдае, на озере Велье. Всего доброго.
- М-м-м! - очень громко произнес журналист Каммерер. - Озеро Велье… озеро Велье… Я как-то все это совсем по-другому себе представлял. Я еще раз прошу извинить меня, Майя Тойвовна, но, может быть, с ним можно как-то связаться отсюда?..
- Наверное, можно, - сказала Майя Тойвовна совсем уже угасшим голосом. - Но я не знаю его номера… и знать не хочу… Послушайте, Каммерер, дайте вы мне остаться одной! Все равно вам сейчас от меня никакого толку…
По тропинке между пышными кустами сирени Максим приблизился к уютному коттеджу, поднялся на крылечко к двери с большой цифрой "6" и постучал. Как он и ожидал, дверь заперта не была. В маленьком холле было пусто, на низком столике под газосветной лампой важно кивал головой игрушечный медвежонок панда.
На кухне мойка была забита грязными тарелками, окно Линии доставки было открыто, и в приемной камере красовался невостребованный пакет с гроздью бананов. В гостиной было и того хуже. Весь пол был усеян клочьями рваной бумаги. Широкая кушетка разорена, цветастые подушки валялись где попало, кресло у стола было опрокинуто, на столе в беспорядке располагались блюда с подсохшей едой, грязные тарелки, бокалы, среди всего этого торчала початая бутылка вина. Оконная портьера была содрана и висела на последних нитках.
Мятая бумага валялась не только на полу, и не вся она была мятая. Несколько листков белели на кушетке, рваные клочки попали в блюдо с едой, и вообще блюда и тарелки были несколько сдвинуты в сторону, а на освободившемся пространстве имелась целая кипа бумажных листков.
Максим поднял поваленное кресло и уселся в него, собрав разбросанные листки в одну пачку.
Все это выглядело довольно странно: кто-то быстро и уверенно нарисовал на листках какие-то детские лица, каких-то явно земных зверушек, какие-то строения, пейзажи, даже просто об-лака. Было среди листков несколько схем или как бы кроков - рощицы, ручьи, болота, перекрестки, и тут же - среди топографических знаков - крошечные человеческие фигурки, сидящие, лежащие, бегущие, и крошечные изображения животных, не то оленей, не то лосей, не то волков, не то собак, и почему-то некоторые из этих фигурок были перечеркнуты. На одном из листочков Максим обнаружил превосходный портрет Майи Глумовой с неуместным выражением то ли растерянности, то ли недоумения на улыбающемся и в общем-то веселом лице. И был там еще шарж на Сергея Павловича Федосеева, причем мастерский - именно таким был, вероятно, Федосеев четверть века назад…
Максим отложил бумаги и вновь оглядел гостиную- захламленную, неприбранную, загаженную, поднял с пола и взвесил на ладони остатки янтарного ожерелья… Делать здесь было больше нечего.
Когда Максим кончил свой доклад в кабинете Экселенца, тот, не поднимая глаз, сказал угрюмо:
- С Глумовой у тебя почти ничего не получилось.
- Меня связывала легенда, - сухо сказал Максим.
- Что думаешь делать дальше?
- По-моему, в коттедж номер шесть он больше не вернется.
- По-моему, тоже, - проворчал Экселенц. - А к Глумовой?
- Трудно сказать. Ничего не могу сказать. Не понимаю. Какой-то шанс, конечно, остается…
- Твое мнение: зачем он вообще с нею встречался?
- Вот этого я и не понимаю, Экселенц. Судя по всему, они занимались там любовью и воспоминаниями. Только любовь эта была не совсем любовь, а воспоминания - не обычные воспоминания. Иначе Глумова не была бы в таком мучительном отчаянии. Конечно, он - имперский офицер, еще позавчера он был имперским офицером, и если он напился как свинья, он мог ее попросту оскорбить… Особенно, если вспомнить, какие нестандартные отношения были у них в детстве…
- Не преувеличивай. Они уже давно не дети. Я ставлю вопрос так: если он теперь снова позовет ее… или придет к ней сам - примет она его?
- Не знаю, - сказал Максим. - Думаю, что да. Он все еще много значит для нее. Она не могла бы прийти в такое отчаяние из-за человека, который ей противен или безразличен.
- Литература… - проворчал Экселенц и вдруг гаркнул - Ты должен был узнать, зачем он ее вызывал! О чем они говорили! Что он ей сказал!
Максим разозлился.
- Ничего этого я узнать не мог! Она была в истерике! А когда пришла в себя, перед ней сидел дубина-журналист со шкурой толщиной в дюйм!
- Тебе придется встретиться с нею еще раз.
- Тогда разрешите мне изменить легенду!
Экселенц вдруг спросил, не поднимая головы:
- Зачем тебе понадобилось утром заходить в Музей?
Максим удивился.
- То есть как - зачем? Чтобы поговорить с Глумовой!..
Экселенц медленно поднял голову, и, увидев его глаза, Максим даже отпрянул. Было несомненно, что он только что сказал нечто ужасное. И он залепетал, как школьник:
- А что тут такого?.. Ведь она же там работает… Где же мне было с ней разговаривать? Домой к ней переться, что ли?..
- Глумова работает в Музее внеземных культур? - отчетливо выговаривая слова, спросил Экселенц.
- Ну да… А что случилось?
- В секторе предметов невыясненного назначения… - тихо проговорил Экселенц. То ли спросил, то ли сообщил.
Максим смотрел на него со страхом.
- Да… - произнес он шепотом.
Экселенц снова опустил глаза, и Максим снова видел только его шафранную лысину.
- Экселенц…
- Помолчи! - каркнул Экселенц.
Некоторое время оба молчали. Потом Экселенц сказал своим обычным голосом:
- Так. Отправляйся домой. Сиди дома и никуда не выходи. Ты можешь понадобиться мне в любую минуту. Но скорее всего - ночью. Жди.
Придя домой, озабоченный и озадаченный Максим Каммерер обнаружил там сына Гришу, рослого спортивного парня двадцати пяти лет.
- Здрасьте! - воскликнул Максим, веселея. - Интересно мне знать, что ты здесь делаешь? С Аленкой поссорился?
- Отнюдь, - отозвался Гриша. - Отозван из отпуска по делам службы.
- По каким еще делам службы? Ты что - серьезно?