- Великолепное предложение, - отозвался Калигула. - Но тогда кто будет наполнять мне ванну и приносить еду?
- А я-то думал, что я военачальник!
- Ты тот, кем я желаю тебя сделать, - пояснил Калигула.
- А иначе - какова цель того, чтобы быть богом и на первом месте?
- Память у тебя короткая, - сказал Селус.
- Моя память совершенна.
- Но ты уже забыл, что произошло в прошлый раз, когда ты пытался мне приказывать.
- Это другое дело, - возразил Калигула. - Это было до того, как я сделал тебя своим военачальником и до того, как мы поставили лес на колени. - Он помолчал. - Завтра утром я создам какую-нибудь женщину, чтобы мы ею наслаждались, и, может быть, нескольких птиц, чтобы они воспевали наш приход, и мы отправимся маршем искать город.
Селус отрицательно покачал головой.
- Я сейчас же ухожу.
- Тогда я должен идти с тобой.
- Не могу я ждать у следующей своей ловушки. Ты можешь целую вечность вставать вверх ногами, или же прокалываться на острых палках на дне ямы.
- Я позволил тебе меня поймать, - возмутился Калигула.
- Я старался захватить тебя, и это оказался простейший путь встретиться с тобой.
- Да уж, конечно, - сказал Селус.
- Не умничай со мной, смертный, не то ты рискуешь навлечь на себя мой божеский гнев.
- Это возможность, которой я должен воспользоваться, - на Селуса слова Калигулы не произвели впечатления.
- Самое меньшее, что я сделаю - это заставлю членов моей стражи проткнуть тебя.
- Сначала найди их, а уж после я буду об этом беспокоиться.
- Тогда я сам это сделаю, - пообещал Калигула, хватая самую длинную и острую ветку, какую мог найти, и размахивая ею, как мечом.
- Только сделай шаг ко мне, и я оберну эту штуку вокруг твоей шеи, - пригрозил Селус.
- Ты всего лишь смертный, - напомнил Калигула с издевательским смехом.
- Никогда раньше не обращал внимания на прихоти сумасшедших, когда жил в первый раз, - сказал Селус. - Не собираюсь менять свои привычки и в этой жизни.
Калигула воззрился на него, ошеломленный:
- Почему все не кончилось, когда я умер?
- Империя?
- Весь мир. Как он может продолжать крутиться без меня?
- Он великолепно обошелся без тебя, - констатировал Селус.
- Кто меня сменил? Неужели сам Юпитер спустился, чтобы сесть на трон?
- Тебя сменил Клавдий.
- Этот старый дурак и калека? - Калигула даже взвыл с досады. - Теперь-то я знаю, что ты лжешь! Он едва мог выговорить собственное имя!
- Зато он не объявлял войну кучке деревьев, - заметил Селус.
- Я всегда знал, что он трус, - Калигула помолчал, пытаясь снова нащупать нить разговора. - Ну, не стой же так.
Нам еще предстоит отыскать город.
Селус пристально смотрел на него долгое мгновение и решил, что, вероятно, лучше уж знать, где этот ненормальный находится каждую секунду, чем допустить, чтобы тот выскочил из-за кустов в самый неподходящий момент. Наконец, он пожал плечами.
- Следуй за мной, - сказал он.
* * *
- Ты слышишь их? - повторил Бетховен.
Хьюи Лонг с размаху остановился и посмотрел Бетховену через плечо, вглядываясь в даль мимо композитора, в дымку и туман текущей Реки.
- Слышу что? - удивился он. - Ничего я не слышу. Вот разве что чайки, может быть - зов какой-то птицы. Вот и все.
Ничего из ряда вот выходящего.
- Лошади, - сказал Бетховен. - Войска Наполеона. Они идут за нами.
- Не слышу я лошадей, - сказал Хьюи.
- Они посылают войска конников с копьями и мушкетами, - с полной убежденностью сказал Бетховен. - Они знают, где мы. Таков был их план все время. Нас собираются убить, как свиней. - Он повернулся к Хьюи. - Я тебя предупредил, - продолжил он. - Мы должны были выбраться оттуда еще три дня назад. Я же сказал, пошли, давай, уйдем, но ты хотел остаться.
- Подожди-ка минуточку, - сказал Хьюи. - Ты не прав.
Нет никаких войск, никаких лошадей, никаких мушкетов. Только обычные звуки. - Аgitato, это было одно из бетховенских слов.
Вот что происходило где-то впереди.
- Спокойно, сынок, - сказал Хьюи Лонг, - ничего такого не происходит, чего мы не могли бы остановить.
Но Бетховен вышел из равновесия, он дрожал и трясся, слезы струились из его удивленных глаз, громадный лоб весь исходил потом. Музыкант задыхался, он схватил большое полотенце, заменяющее ему плащ, потом неуклюже упал грязь и барахтался там, хватаясь за свои колени.
Какой-то припадок, вроде эпилептического, решил Хьюи.
Мне бы следовало задержаться, побыть с самим собой, попытаться понять это место, прежде чем что-то начало происходить. Но, когда я пришел в себя в этом сумасшедшем мире, он был первым человеком, которого я увидел, он помог мне и каким-то образом привел в сознание. Как я мог его оставить?
Все же, это непонятно. В течение одного момента, окруженный телохранителями, ты шагаешь в вестибюль Капитолия навстречу истории, будущему и собственной судьбе, точно во сне, - и в следующую минуту ты сокрушен на пол, удивленный, мертвый, - и беседующий с этим немецким музыкантом.
Сколько же может человек вынести? Сколько он может по-настоящему понять? Для него это слишком много. Ты делал все, что мог, несмотря ни на что, ты пытался извлечь смысл из бессмыслицы, но это уже слишком.
Бетховен начал кашлять и содрогаться.
Не следовало мне этого делать, думал Хьюи. Надо было остаться там, где была жареная рыба, остаться в этих лесах, искать местного законодателя. Действительно, может быть, это для меня не было бы достаточно, может быть, мне следовало бы стать губернатором. Вот этого для меня, безусловно, было бы достаточно. Я бы посылал пароходы вверх и вниз по реке, играл бы с девицами, иногда брал бы взятки… Но что я вместо того сделал? Поехал в Вашингтон и взбесил Ф. Д. Р., а потом опять отправился в Капитолий, чтобы встретить пулю, которую для меня приготовили. Каждый человек король, но иной раз и королей убивают.
Теперь слишком поздно, подумал он, слишком поздно. Они меня достали, дьявольски меня достали. Черт, может, это и были лошади, то, что слышал на расстоянии Бетховен, может быть, Бетховен прав, может быть, вся эта чертова наполеоновская гвардия гонится за нами.
- Пошли, Людвиг, - позвал он. - Вставай! Давай, уйдем из этого чертова города. Это же была твоя идея, ты забыл?
Бетховен, наконец, тяжело поднялся на ноги, бормоча что-то о предательстве и о героях и о грубых ударах судьбы и Хьюи понял, что скоро он будет в порядке. Как только человек начинает говорить, как свойственно ему, он в порядке. Это нечто такое, что ты быстро начинаешь понимать в Мире Реки.
* * *
- Почему мы остановились? - требовательно спросил Калигула.
Селус присел на корточки, рассматривая землю.
- Кто-то проходил этой тропой не так давно.
- Несомненно, это был твой друг Бартон.
- Он не совсем мой друг, - поправил Селус. - И это был не он. Я потерял его след за целые мили отсюда. Это был кто-то, кто очень спешил, наполовину бежал. Кроме того, кто бы он ни был, он никогда не носил ботинок. Пальцы ног у него спрямленные, но на концах сходятся вместе.
- А какое нам до этого дело?
- Еще не знаю.
- Тогда - зачем мы остановились?
- Впереди нас могут быть люди, и они могут не быть дружественными.
- Они падут на колени и станут мне поклоняться, и, может, я в своем великодушии позволю некоторым из них жить, - объявил Калигула - и устремился мимо Селуса.
На мгновение англичанин чуть не поддался искушению схватить его за руку и дернуть назад. Потом он пожал плечами.
Какого черта, если уж кто-то получит первый выстрел из ружья или стрелу из лука, лучше пусть этот сумасшедший, чем он.
И он пустился вслед за богом-блондином.